2 дня
О сайте
Но не в правилах музыканта было спокойно пожинать плоды успеха — он упорно работает, не давая себе передышки. В том же году остается позади Школа высшего мастерства, и Гилельс начинает преподавать в Московской консерватории. В этот период его концертная деятельность достигает огромного размаха.
...Началась Великая Отечественная война. Гилельс играет в воинских частях, в госпиталях, в тылу; одним из первых едет в блокадный Ленинград. В 1945 году выступает в Потсдаме на конференции глав правительств СССР, США и Великобритании.
После окончания войны ему выпадает на долю ответственнейшая миссия: впервые представлять во многих странах советское искусство, искусство победившей страны. Так, в 1955 году он первым из советских музыкантов отправился на гастроли в США, где произвел сенсацию. Его концерты явились не только событием культурной жизни, но и событием политическим. С тех пор превосходные степени в оценках его искусства музыкальной Америкой стали нормой.
Шли годы. Концертная деятельность Гилельса обретала глобальные масштабы. Где бы он ни играл — повсюду триумфы становились едва ли не привычным «фоном». Критика констатировала: «В наш век замечательных пианистов Гилельс остается подлинным гением» (США). Он выступал с самыми прославленными оркестрами и дирижерами; его пластинки вошли в дома миллионов людей. 12 сентября 1985 года Гилельс дал в Хельсинки концерт, оказавшийся последним в его жизни; через месяц, 14 октября, он скоропостижно скончался в Москве.
«Внешняя» биография Эмиля Гилельса предстает перед нами как сплошная цепь успехов и признания: он носил высшие награды и звания своей Родины, ему оказывались — и у нас, и во всем мире — нескончаемые почести. Но у него была и другая биография — жизнь его духа, его внутреннего мира: в ней он всегда оставался настоящим художником — вечно неудовлетворенным, сомневающимся, ищущим, но непоколебимо убежденным в правильности пути, которым идет.
Гилельс обладал необозримым репертуаром; он был универсален по умению сделать «своей» музыку самых разных эпох и стилей — от Моцарта до Прокофьева, от Бетховена до Стравинского. Что же, в общих чертах, характеризует искусство пианиста?
Конечно же, Гилельс менялся, как менялось время, которое он умел так чутко слышать. Но «постоянные величины» в его игре были всегда. Уникальные свойства гилельсовского дарования находятся в гармонии и равновесии; в этом смысле к нему не применима часто употребляемая формулировка, гласящая, что техника — лишь средство, служащее высшей художественной цели. Нет, у Гилельса ничто ничему не служит — все существует в нерасторжимом единстве. Его отличает полнейшее погружение в музыку и необыкновенная внутренняя интенсивность высказывания; он «немногословен» — никакой велеречивости, ничего лишнего! — все только самое необходимое, все несет смысловую нагрузку; сыгранное им кажется как бы спрессованным, компактным, он выстраивает форму сочинения как архитектор — совершенное здание, где все пропорции точно рассчитаны; при этом, однако, его игра столь вдохновенна, будто сочинение создается здесь же, на эстраде. Однажды Валентин Катаев написал об одном из скульптурных портретов Гилельса, что он хорошо передает «сосредоточенное, сдержанно-страстное выражение лица пианиста». Во внешнем облике Гилельса Катаев уловил то, что так присуще и его искусству. Могучая гилельсовская воля всегда подчиняет себе огромный стихийный темперамент, не давая ему перехлестывать за отведенные пределы; тем сильнее впечатление от гилельсовских нарастаний и кульминаций, как бы сметающих все на своем пути. Между тем именно Гилельс, как никто другой, умеет создать ощущение высокого покоя, величавого, ничем не тревожимого течения музыкальной мысли; его власть над музыкальным временем безгранична. Гипнотической силой воздействия обладает ритм Гилельса — неуклонный и «крепкий», но и гибкий, почти неуловимо изменчивый. «Голос» гилельсовского рояля не спутаешь ни с каким другим; его звук способен прямо выражать все, о чем «идет речь» — он может менять свою окраску: быть ослепительно ярким, солнечным, или «темным», как бы угасшим. Поразительно колористическое мастерство Гилельса.
Художественные замыслы находят у Гилельса адекватное пианистическое воплощение; он досконально знал тайны своего инструмента. «Непревзойденным пианистом» назвал его Геннадий Рождественский.
Настоящее собрание записей Эмиля Гилельса состоит из двух больших разделов: «В концертных залах» и «В студиях звукозаписи».
Из всех полных сольных программ Гилельса, которыми мы располагаем, запись концерта, представленного на этих пластинках, является самой ранней. Концерт был целиком посвящен русской музыке.
Вторая соната Глазунова не часто, к сожалению, звучит на концертной эстраде. Гилельс играет ее благородно, что проявляется в сдержанности высказывания, в красоте и «округлости» мелодических линий, в звуке — то поющем, «струнном» (во второй теме первой части), то мерцающем и ясном (в средней части сонаты). Многоплановость звучания рояля, например, в коде финала, не может не привлечь к себе внимания. Сложная полифония сонаты, ее густая фактура — все прослушивается у Гилельса «насквозь», до мельчайших подробностей. Музыкант играет это великолепное сочинение, как вообще ему свойственно, — содержательно и цельно.
Прокофьев — один из самых близких Гилельсу композиторов; не случайно Д. Б. Кабалевский заметил, что искусство Гилельса кажется ему родственным искусству Прокофьева. Гилельс часто играл Вторую сонату. Образность этой музыки передается им едва ли не с театральной наглядностью. Четыре части — четыре различных состояния; но и внутри каждой из частей — почти кинематографическое мелькание контрастных эпизодов (особенно в финале). Гилельс играет сонату не только энергично и активно; нет, он прежде всего мыслит неспешно, неторопливо разворачивая «действие»; тем больше выигрывают те высшие точки, к которым устремлено развитие (кульминация в разработке первой части и многое другое). Отметим легкость и пружинистость скерцо, «сказочность» звучностей в медленной части и в ней же — силу драматических кульминаций, отчетливость и блеск пассажей финала; но обо всем не скажешь...
Чайковский принадлежал к числу любимейших композиторов Гилельса; его музыка — родная стихия для пианиста, он удивительно чувствует «атмосферу Чайковского». Шесть пьес, соч. 19 Гилельс играет просто и естественно, по-особому проникновенно: здесь каждая деталь дорога ему, каждая интонация выразительна. Все разнообразие настроений этой музыки «живет» в интерпретации Гилельса — от сумеречных красок «Вечерних грез» до ликующей коды «Темы с вариациями».
Не много найдется в фортепианной литературе пьес такой сверхтрудности, как «Исламей» Балакирева. Гилельс играет «Исламея» с громадным виртуозным размахом; при этом технические «головоломки» становятся настолько незаметными, что их вроде бы и не существует вовсе. Пьеса как бы снимает с себя роль эффектного завершения программы: главное для Гилельса здесь — красочность музыки, богатейший цветной узор, которым «вышита» эта «восточная фантазия».
Сыгранные на бис две ранние разнохарактерные пьесы Рахманинова — «Музыкальный момент» ре-бемоль мажор и «Полишинель» — в записях Гилельса, по-видимому, больше не встречаются. В первой из них — необыкновенной красоты кантилена широкого, бесконечного дыхания (ровная гладь триолей аккомпанемента в левой руке!); во второй — со жгучей экспрессией выражены страдания «героя» этой пьесы.
Блистательно сыгранный «Марш» из оперы «Любовь к трем апельсинам» Прокофьева — один из любимейших «бисов» Гилельса — достойно завершил этот замечательный концерт.
Г. Гордон
-----
АОЛЗГ, 1990.
Разворот конверта, правая половина.
...Началась Великая Отечественная война. Гилельс играет в воинских частях, в госпиталях, в тылу; одним из первых едет в блокадный Ленинград. В 1945 году выступает в Потсдаме на конференции глав правительств СССР, США и Великобритании.
После окончания войны ему выпадает на долю ответственнейшая миссия: впервые представлять во многих странах советское искусство, искусство победившей страны. Так, в 1955 году он первым из советских музыкантов отправился на гастроли в США, где произвел сенсацию. Его концерты явились не только событием культурной жизни, но и событием политическим. С тех пор превосходные степени в оценках его искусства музыкальной Америкой стали нормой.
Шли годы. Концертная деятельность Гилельса обретала глобальные масштабы. Где бы он ни играл — повсюду триумфы становились едва ли не привычным «фоном». Критика констатировала: «В наш век замечательных пианистов Гилельс остается подлинным гением» (США). Он выступал с самыми прославленными оркестрами и дирижерами; его пластинки вошли в дома миллионов людей. 12 сентября 1985 года Гилельс дал в Хельсинки концерт, оказавшийся последним в его жизни; через месяц, 14 октября, он скоропостижно скончался в Москве.
«Внешняя» биография Эмиля Гилельса предстает перед нами как сплошная цепь успехов и признания: он носил высшие награды и звания своей Родины, ему оказывались — и у нас, и во всем мире — нескончаемые почести. Но у него была и другая биография — жизнь его духа, его внутреннего мира: в ней он всегда оставался настоящим художником — вечно неудовлетворенным, сомневающимся, ищущим, но непоколебимо убежденным в правильности пути, которым идет.
Гилельс обладал необозримым репертуаром; он был универсален по умению сделать «своей» музыку самых разных эпох и стилей — от Моцарта до Прокофьева, от Бетховена до Стравинского. Что же, в общих чертах, характеризует искусство пианиста?
Конечно же, Гилельс менялся, как менялось время, которое он умел так чутко слышать. Но «постоянные величины» в его игре были всегда. Уникальные свойства гилельсовского дарования находятся в гармонии и равновесии; в этом смысле к нему не применима часто употребляемая формулировка, гласящая, что техника — лишь средство, служащее высшей художественной цели. Нет, у Гилельса ничто ничему не служит — все существует в нерасторжимом единстве. Его отличает полнейшее погружение в музыку и необыкновенная внутренняя интенсивность высказывания; он «немногословен» — никакой велеречивости, ничего лишнего! — все только самое необходимое, все несет смысловую нагрузку; сыгранное им кажется как бы спрессованным, компактным, он выстраивает форму сочинения как архитектор — совершенное здание, где все пропорции точно рассчитаны; при этом, однако, его игра столь вдохновенна, будто сочинение создается здесь же, на эстраде. Однажды Валентин Катаев написал об одном из скульптурных портретов Гилельса, что он хорошо передает «сосредоточенное, сдержанно-страстное выражение лица пианиста». Во внешнем облике Гилельса Катаев уловил то, что так присуще и его искусству. Могучая гилельсовская воля всегда подчиняет себе огромный стихийный темперамент, не давая ему перехлестывать за отведенные пределы; тем сильнее впечатление от гилельсовских нарастаний и кульминаций, как бы сметающих все на своем пути. Между тем именно Гилельс, как никто другой, умеет создать ощущение высокого покоя, величавого, ничем не тревожимого течения музыкальной мысли; его власть над музыкальным временем безгранична. Гипнотической силой воздействия обладает ритм Гилельса — неуклонный и «крепкий», но и гибкий, почти неуловимо изменчивый. «Голос» гилельсовского рояля не спутаешь ни с каким другим; его звук способен прямо выражать все, о чем «идет речь» — он может менять свою окраску: быть ослепительно ярким, солнечным, или «темным», как бы угасшим. Поразительно колористическое мастерство Гилельса.
Художественные замыслы находят у Гилельса адекватное пианистическое воплощение; он досконально знал тайны своего инструмента. «Непревзойденным пианистом» назвал его Геннадий Рождественский.
Настоящее собрание записей Эмиля Гилельса состоит из двух больших разделов: «В концертных залах» и «В студиях звукозаписи».
Из всех полных сольных программ Гилельса, которыми мы располагаем, запись концерта, представленного на этих пластинках, является самой ранней. Концерт был целиком посвящен русской музыке.
Вторая соната Глазунова не часто, к сожалению, звучит на концертной эстраде. Гилельс играет ее благородно, что проявляется в сдержанности высказывания, в красоте и «округлости» мелодических линий, в звуке — то поющем, «струнном» (во второй теме первой части), то мерцающем и ясном (в средней части сонаты). Многоплановость звучания рояля, например, в коде финала, не может не привлечь к себе внимания. Сложная полифония сонаты, ее густая фактура — все прослушивается у Гилельса «насквозь», до мельчайших подробностей. Музыкант играет это великолепное сочинение, как вообще ему свойственно, — содержательно и цельно.
Прокофьев — один из самых близких Гилельсу композиторов; не случайно Д. Б. Кабалевский заметил, что искусство Гилельса кажется ему родственным искусству Прокофьева. Гилельс часто играл Вторую сонату. Образность этой музыки передается им едва ли не с театральной наглядностью. Четыре части — четыре различных состояния; но и внутри каждой из частей — почти кинематографическое мелькание контрастных эпизодов (особенно в финале). Гилельс играет сонату не только энергично и активно; нет, он прежде всего мыслит неспешно, неторопливо разворачивая «действие»; тем больше выигрывают те высшие точки, к которым устремлено развитие (кульминация в разработке первой части и многое другое). Отметим легкость и пружинистость скерцо, «сказочность» звучностей в медленной части и в ней же — силу драматических кульминаций, отчетливость и блеск пассажей финала; но обо всем не скажешь...
Чайковский принадлежал к числу любимейших композиторов Гилельса; его музыка — родная стихия для пианиста, он удивительно чувствует «атмосферу Чайковского». Шесть пьес, соч. 19 Гилельс играет просто и естественно, по-особому проникновенно: здесь каждая деталь дорога ему, каждая интонация выразительна. Все разнообразие настроений этой музыки «живет» в интерпретации Гилельса — от сумеречных красок «Вечерних грез» до ликующей коды «Темы с вариациями».
Не много найдется в фортепианной литературе пьес такой сверхтрудности, как «Исламей» Балакирева. Гилельс играет «Исламея» с громадным виртуозным размахом; при этом технические «головоломки» становятся настолько незаметными, что их вроде бы и не существует вовсе. Пьеса как бы снимает с себя роль эффектного завершения программы: главное для Гилельса здесь — красочность музыки, богатейший цветной узор, которым «вышита» эта «восточная фантазия».
Сыгранные на бис две ранние разнохарактерные пьесы Рахманинова — «Музыкальный момент» ре-бемоль мажор и «Полишинель» — в записях Гилельса, по-видимому, больше не встречаются. В первой из них — необыкновенной красоты кантилена широкого, бесконечного дыхания (ровная гладь триолей аккомпанемента в левой руке!); во второй — со жгучей экспрессией выражены страдания «героя» этой пьесы.
Блистательно сыгранный «Марш» из оперы «Любовь к трем апельсинам» Прокофьева — один из любимейших «бисов» Гилельса — достойно завершил этот замечательный концерт.
Г. Гордон
-----
АОЛЗГ, 1990.
Разворот конверта, правая половина.