2 дня
О сайте
ЛЗГ, 3.11.88. З 1675-о- 25000-
Коулмен Хокинс (1904—1969), бесспорно, один из самых знаменитых титанов джаза, что бы под этим ни понимать и по каким бы меркам ни судить, Пожалуй, никто из джазменов не оказывал столь продолжительного влияния на своих коллег, как Коулмен Хокинс.
В небольшом городке Сент-Джозеф на Среднем Западе, где родился Хокинс, никто не говорил об акселерации. Двадцатый век вступал в свои права где-то неподалеку, в Сент-Луисе, в Канзас-Сити, а тут еще продолжалось доброе старое время. Но у Коулмена все началось как-то очень скоро. Его мать, неплохо игравшая на органе, стала давать ему уроки фортепиано с пяти лет. В семь он начал играть на виолончели. В девять ему подарили на день рождения тенор-саксофон, и он влюбился в этот инструмент. В двенадцать у него пробились усы, и, еще не закончив школы, он вместе с большими подрабатывал в местных бэндах на танцах.
С тогдашней синкопированной модной музыкой Коулмен познакомился благодаря первым джазовым пластинкам. Классическую музыку он слушал в концертах, куда его водила мама. Он посещал музыкальную школу и колледж, старательно занимаясь не только практической игрой, но также и теорией, гармонией и композицией.
Когда ему было 17 лет, в их городок приехала с гастролями популярнейшая в то время блюзовая певица Мэми Смит. Услыхав как-то юного Хокинса, она пригласила его в свой оркестр, и Коулмен покинул родительский дом, став профессиональным артистом. Мэми хорошо платила своим музыкантам, и потому у нее собралась довольно сильная команда. Коулмен подружился с двумя трубачами — Джеймсом «Баббером» Май-ли и Джо «Крикетом» Смитом. Все трое постоянно музицировали, смело искали новое, каждый учился у другого. Музыканты осваивали здесь незнакомое еще искусство импровизации, игры без нот, развивали свою фантазию. Они были впереди очень многих. Возможно, в такого рода играх были зародыши будущих джазовых стилей. Через два года пути ребят разошлись. Майли стал главной фигурой в первом составе Дюка Эллингтона, Смит уехал в Нью-Йорк, вскоре получил приглашение на европейские гастроли и с ансамблем Фрэнка Уитерса давал концерты в Москве, Харькове, Киеве и Одессе, а Хокинса пригласил в свой оркестр Флетчер Хендерсон для выступлений в одном из лучших бродвейских танцевальных залов «Роузленд».
Коулмен Хокинс провел в оркестре Флетчера Хендерсона 11 лет, быстро став его ведущим солистом, да еще на инструменте, который был в джазе сравнительно редок. Хокинса можно считать тем музыкантом, который ввел в джаз тенор-саксофон. «Я лишь поставил тенор на принадлежащее ему место»,— сказал он однажды. Уже у Хендерсона сформировался характерный стиль Хокинса, обладающий рядом приметных черт. Прежде всего — звук и артикуляция. Хокинс начал с того, что заказал мундштук с более широкой пастью, подобрал более жесткую трость, отчего звук сделался полнее, мощнее и значительно лучше стал сливаться со звуком трубы или тромбона. Хокинс большое внимание уделял отчетливому произнесению каждой ноты, цепочки которых складывались у него в ясные по мысли фразы. Логику хокинсовских фраз цементировало четкое следование им гармонии темы, каждый аккорд которой он не ленился обыгрывать, показывая в мелодической линии и характер каденционных движений.
О том, что Старый Свет первым признал и оценил американский джаз, написано немало. Похоже, что и Коулмена Хокинса открыли в Европе. В начале 30-х годов в нескольких странах — Швеции, Франции, Финляндии, Англии — стали издаваться джазовые журналы. Их пронырливые, всезнающие корреспонденты немало сделали для распространения правды о джазе, уже начавшем обрастать какими-то невероятными легендами. Английская газета «Мелоди Мейкер» поместила ряд восторженных материалов о Хокинсе, который, узнав об этом, удивился и возгордился настолько, что решил поехать туда, где о нем так хорошо пишут. Прибыв в 1934 году в Лондон, Хокинс провел в Европе пять лет, главным образом в качестве солиста британского оркестра Джека Хилтона, но также выступая в Нидерландах, Франции, Швейцарии, Дании и Швеции. В середине 1930-х годов он был уже очень знаменит в Европе.
После начала войны Хокинс возвращается на родину и вскоре записывает пластинку, ставшую джазовым бестселлером. Это было исполнение баллады «Тело и душа». Хотя за время отсутствия Хокинса на американской сцене появились такие выдающиеся тенористы, как Хершел Эванс, Чу Берри, Бад Фри-мен и Лестер Янг, соло Хокинса поразило американцев. Было продано рекордное количество пластинок, соло было расшифровано, и ноты его изданы массовым тиражом. Сегодня его изучают на джазовых факультетах. Хокинс никогда не мог понять, почему этой вещи так повезло, ведь он играл ее так же, как и любую другую балладу, каждый раз по-иному, вовсе не пытаясь сотворить шедевр.
В 1940-е годы, будучи уже в большой славе, Хокинс стал водить дружбу с молодыми боперами, играл с ними и всячески их поддерживал. В отличие от многих своих коллег он сразу понял их новации, что не удивительно, поскольку бибоп многое унаследовал из его стиля. Вот и на этой пластинке, названной в оригинале «Гений Коулмена Хокинса», пятидесятитрехлетний корифей саксофона играет с молодежью. Трио Оскара Питерсона с Рэем Брауном и Хэрбом Эллисом, составившее ритм-секцию для саксофониста, находилось тогда в самом начале своего блистательного пути, всем им, в том числе и барабанщику Элвину Столлеру было по тридцать с небольшим. Для Питерсона, в ту пору многообещающего солиста, эта запись требовала аккомпаниаторского умения, что в джазе оказывается зачастую показателем более высокого класса. Ведь солист может подготовить основные моменты соло, его драматургию еще до записи или концерта, а аккомпаниатору импровизирующего солиста надо мгновенно реагировать, притом порой единственно верным образом, на все инициативы солиста. У Питерсона был к тому времени немалый опыт разного по стилю аккомпанемента звездам джаза в концертных программах Джей-Эй-Ти-Пи (Джаз в филармонии) Нормана Гранца. Поэтому этот диск раскрывает не только дарование Хокинса-солиста, но и талант Питерсона-партнера.
Несколько слов о содержании этого диска. Продюсер Норман Гранц задумал его в жанре «клубного» выступления, доставленного вам домой. Все вещи за исключением одной — в среднем и балладном темпах. В большинстве это популярные песни, мастерски «пропетые» хокинсовским саксофоном с его выразительной агогикой, проникновенным субтоном («Я гадал по луне», «Кто-то любит меня»), нежным и мужественным в нижнем регистре («Здесь нет тебя») и напряженно страстным вверху («В сочном тоне»). Последнее произведение, как и ряд других на этом диске («Как долго это длилось», «Как влюбленный»), входит в число лучших записей выдающегося музыканта. Для этого альбома, записанного, кстати, за одну смену, выбрано и несколько весьма редких пьес. Одна из них — «Блюз для Рене» — вовсе не блюз, а нехитрая детская песенка, которую Коулмен Хокинс посвятил одному из своих сыновей, которых он назвал французскими именами.
Алексей Баташев
Коулмен Хокинс (1904—1969), бесспорно, один из самых знаменитых титанов джаза, что бы под этим ни понимать и по каким бы меркам ни судить, Пожалуй, никто из джазменов не оказывал столь продолжительного влияния на своих коллег, как Коулмен Хокинс.
В небольшом городке Сент-Джозеф на Среднем Западе, где родился Хокинс, никто не говорил об акселерации. Двадцатый век вступал в свои права где-то неподалеку, в Сент-Луисе, в Канзас-Сити, а тут еще продолжалось доброе старое время. Но у Коулмена все началось как-то очень скоро. Его мать, неплохо игравшая на органе, стала давать ему уроки фортепиано с пяти лет. В семь он начал играть на виолончели. В девять ему подарили на день рождения тенор-саксофон, и он влюбился в этот инструмент. В двенадцать у него пробились усы, и, еще не закончив школы, он вместе с большими подрабатывал в местных бэндах на танцах.
С тогдашней синкопированной модной музыкой Коулмен познакомился благодаря первым джазовым пластинкам. Классическую музыку он слушал в концертах, куда его водила мама. Он посещал музыкальную школу и колледж, старательно занимаясь не только практической игрой, но также и теорией, гармонией и композицией.
Когда ему было 17 лет, в их городок приехала с гастролями популярнейшая в то время блюзовая певица Мэми Смит. Услыхав как-то юного Хокинса, она пригласила его в свой оркестр, и Коулмен покинул родительский дом, став профессиональным артистом. Мэми хорошо платила своим музыкантам, и потому у нее собралась довольно сильная команда. Коулмен подружился с двумя трубачами — Джеймсом «Баббером» Май-ли и Джо «Крикетом» Смитом. Все трое постоянно музицировали, смело искали новое, каждый учился у другого. Музыканты осваивали здесь незнакомое еще искусство импровизации, игры без нот, развивали свою фантазию. Они были впереди очень многих. Возможно, в такого рода играх были зародыши будущих джазовых стилей. Через два года пути ребят разошлись. Майли стал главной фигурой в первом составе Дюка Эллингтона, Смит уехал в Нью-Йорк, вскоре получил приглашение на европейские гастроли и с ансамблем Фрэнка Уитерса давал концерты в Москве, Харькове, Киеве и Одессе, а Хокинса пригласил в свой оркестр Флетчер Хендерсон для выступлений в одном из лучших бродвейских танцевальных залов «Роузленд».
Коулмен Хокинс провел в оркестре Флетчера Хендерсона 11 лет, быстро став его ведущим солистом, да еще на инструменте, который был в джазе сравнительно редок. Хокинса можно считать тем музыкантом, который ввел в джаз тенор-саксофон. «Я лишь поставил тенор на принадлежащее ему место»,— сказал он однажды. Уже у Хендерсона сформировался характерный стиль Хокинса, обладающий рядом приметных черт. Прежде всего — звук и артикуляция. Хокинс начал с того, что заказал мундштук с более широкой пастью, подобрал более жесткую трость, отчего звук сделался полнее, мощнее и значительно лучше стал сливаться со звуком трубы или тромбона. Хокинс большое внимание уделял отчетливому произнесению каждой ноты, цепочки которых складывались у него в ясные по мысли фразы. Логику хокинсовских фраз цементировало четкое следование им гармонии темы, каждый аккорд которой он не ленился обыгрывать, показывая в мелодической линии и характер каденционных движений.
О том, что Старый Свет первым признал и оценил американский джаз, написано немало. Похоже, что и Коулмена Хокинса открыли в Европе. В начале 30-х годов в нескольких странах — Швеции, Франции, Финляндии, Англии — стали издаваться джазовые журналы. Их пронырливые, всезнающие корреспонденты немало сделали для распространения правды о джазе, уже начавшем обрастать какими-то невероятными легендами. Английская газета «Мелоди Мейкер» поместила ряд восторженных материалов о Хокинсе, который, узнав об этом, удивился и возгордился настолько, что решил поехать туда, где о нем так хорошо пишут. Прибыв в 1934 году в Лондон, Хокинс провел в Европе пять лет, главным образом в качестве солиста британского оркестра Джека Хилтона, но также выступая в Нидерландах, Франции, Швейцарии, Дании и Швеции. В середине 1930-х годов он был уже очень знаменит в Европе.
После начала войны Хокинс возвращается на родину и вскоре записывает пластинку, ставшую джазовым бестселлером. Это было исполнение баллады «Тело и душа». Хотя за время отсутствия Хокинса на американской сцене появились такие выдающиеся тенористы, как Хершел Эванс, Чу Берри, Бад Фри-мен и Лестер Янг, соло Хокинса поразило американцев. Было продано рекордное количество пластинок, соло было расшифровано, и ноты его изданы массовым тиражом. Сегодня его изучают на джазовых факультетах. Хокинс никогда не мог понять, почему этой вещи так повезло, ведь он играл ее так же, как и любую другую балладу, каждый раз по-иному, вовсе не пытаясь сотворить шедевр.
В 1940-е годы, будучи уже в большой славе, Хокинс стал водить дружбу с молодыми боперами, играл с ними и всячески их поддерживал. В отличие от многих своих коллег он сразу понял их новации, что не удивительно, поскольку бибоп многое унаследовал из его стиля. Вот и на этой пластинке, названной в оригинале «Гений Коулмена Хокинса», пятидесятитрехлетний корифей саксофона играет с молодежью. Трио Оскара Питерсона с Рэем Брауном и Хэрбом Эллисом, составившее ритм-секцию для саксофониста, находилось тогда в самом начале своего блистательного пути, всем им, в том числе и барабанщику Элвину Столлеру было по тридцать с небольшим. Для Питерсона, в ту пору многообещающего солиста, эта запись требовала аккомпаниаторского умения, что в джазе оказывается зачастую показателем более высокого класса. Ведь солист может подготовить основные моменты соло, его драматургию еще до записи или концерта, а аккомпаниатору импровизирующего солиста надо мгновенно реагировать, притом порой единственно верным образом, на все инициативы солиста. У Питерсона был к тому времени немалый опыт разного по стилю аккомпанемента звездам джаза в концертных программах Джей-Эй-Ти-Пи (Джаз в филармонии) Нормана Гранца. Поэтому этот диск раскрывает не только дарование Хокинса-солиста, но и талант Питерсона-партнера.
Несколько слов о содержании этого диска. Продюсер Норман Гранц задумал его в жанре «клубного» выступления, доставленного вам домой. Все вещи за исключением одной — в среднем и балладном темпах. В большинстве это популярные песни, мастерски «пропетые» хокинсовским саксофоном с его выразительной агогикой, проникновенным субтоном («Я гадал по луне», «Кто-то любит меня»), нежным и мужественным в нижнем регистре («Здесь нет тебя») и напряженно страстным вверху («В сочном тоне»). Последнее произведение, как и ряд других на этом диске («Как долго это длилось», «Как влюбленный»), входит в число лучших записей выдающегося музыканта. Для этого альбома, записанного, кстати, за одну смену, выбрано и несколько весьма редких пьес. Одна из них — «Блюз для Рене» — вовсе не блюз, а нехитрая детская песенка, которую Коулмен Хокинс посвятил одному из своих сыновей, которых он назвал французскими именами.
Алексей Баташев