4 дня
О сайте
376005 комментариев
7 | MEL CD 10 02068 (10 CD) |
7 | MEL CD 10 01989 (6 CD) |
7 | MEL CD 10 01989 (6 CD) |
7 | MEL CD 10 01989 (6 CD) |
7 | MEL CD 10 01989 (6 CD) |
7 | MEL CD 10 01989 (6 CD) |
19 1 | MEL CD 10 01957 (12CD) |
19 1 | MEL CD 10 01957 (12CD) |
19 1 | MEL CD 10 01957 (12CD) |
19 1 | MEL CD 10 01957 (12CD) |
19 1 | MEL CD 10 01957 (12CD) |
19 1 | MEL CD 10 01957 (12CD) |
9 3 | С10 30345 001 1990, дата записи: 1978, 12.06.1989 |
| Среди авторов, представляющих сегодня ленинградскую композиторскую школу, Юрию Александровичу Фалику принадлежит видное место. Его творческий путь, продолжающийся уже более трех десятилетий, берет свое начало на рубеже 50-х — 60-х годов, когда не только молодые композиторы, но и их старшие коллеги, наставники, учителя были увлечены поисками современных выразительных средств, захвачены открытием «новых земель», расширявших горизонты музыкального искусства. Юрия Фалика уже в студенческую пору отличало сознательное, не по годам зрелое равновесие между артистическим темпераментом и властной организующей волей. Опираясь на традиционные классические модели (в том числе и на ценнейшие завоевания выдающихся мастеров XX века), Фалик стремится к их обновлению, к оригинальным композиторским решениям. Поначалу в 60-е годы композитор явно отдавал предпочтение инструментальным жанрам. Возможно, здесь сказалась музыкальная «родословная»: серьезным занятиям композицией в юношеские годы предшествовал класс виолончели в знаменитой Одесской музыкальной школе имени П. С. Столярского. Ленинградскую же консерваторию имени Н. А. Римского-Корсакова Фалик закончил дважды: композиторское образование он завершал под руководством профессора Б. А. Арапова, уже будучи известным виртуозом, лауреатом Международного конкурса. Но вероятнее всего в этом нашли отражение склонность к логически выверенным стройным музыкальным формам, тяготение к интеллектуально насыщенной и в то же время эмоционально сдержанной речи. С годами, не утрачивая этих природных черт, композитор словно «раскрепощается». В вокальных сочинениях, занимавших в последние годы едва ли не центральное место в творчестве Фалика, преобладает эмоционально окрашенное лирическое начало. Но по-прежнему на первый план выступает инструментальная драма. Яркая композиторская индивидуальность Фалика проявилась в произведениях самых различных жанров. Среди них одноактные балеты «Орестея», «Тиль Уленшпигель» и комическая опера «Плутни Скапена», симфонии и концерты для оркестра, Концерт для скрипки с оркестром, шесть струнных квартетов и Квинтет для духовых, Концерт для духовых и ударных инструментов «Скоморохи» и Английский дивертисмент для флейты, кларнета и фагота, ряд композиций для фортепиано, скрипки и виолончели соло. Фалик — автор хоровых и сольных вокальных циклов на стихи Габриэлы Мистраль, П. Беранже, А. Ахматовой, Игоря Северянина, А. Блока, К. Бальмонта, Б. Пастернака, Н. Заболоцкого, Д. Кедрина, А. Жигулина и других поэтов. Панихида по Игорю Стравинскому для шестнадцати струнных и четырех тромбонов (1975), известная также под названием «Элегическая музыка памяти И. Стравинского»,— сочинение во многих отношениях примечательное. И прежде всего — посвящением памяти одного из духовных учителей эпохи, художника, чья «охлажденная» эмоциональность, противостояние любой стихии — в композиции, в исполнительстве, в жизненном укладе, наконец,— вся суть отражения или проекции глубокого внутреннего здоровья, ясного духа и дисциплинирующего ума. Характерен и выбор инструментального состава «Панихиды». Струнная капелла трактована подобно церковному хору, скорбно интонирующему ритуальный текст заупокойной службы. Квартет тромбонов, вернее даже самый тембр тромбона, этого, по словам Берлиоза, «эпического» инструмента — своеобразный знак траурного обряда, утвердившийся в музыке со времен «Скорбного марша» Госсека, «Маленькой траурной музыки» Шуберта, Траурно-триумфальной симфонии Берлиоза. Антифонное звучание струнного хора и хорала тромбонов напоминает о мемориальных сочинениях самого Стравинского («Памяти Дилана Томаса», траурные каноны и песнь для тенора, струнного квартета и четырех тромбонов; Introitus памяти Томаса Элиота). Мелодические линии «Панихиды» главнейшим истоком имеют знаменный распев, но обнаруживают общие корни и с древними пластами русского песенного фольклора, и с григорианским хоралом. Символично рождение музыки из тишины, из одного расщепляющегося унисона альтов. Музыка ткется отдельными нитями, ветвящимися, переплетающимися голосами. После острой и драматической кульминации наступает катарсис, возвышенное просветление — уход не в молчание небытия, но в вечность… В широте культурных ассоциаций, возникающих при слушании «Панихиды»,— одна из граней музыкального запечатления облика Игоря Стравинского. Композитора всесветной эрудиции, рафинированной европейской культуры и, вместе с тем, сохранившего, по собственному признанию, «русский слог, всю жизнь думавшего по-русски». Инструментальная элегия Юрия Фалика выходит далеко за рамки ритуально-обрядовые и, насколько это возможно в границах жанра, «портретирует» ушедшего мастера, звучит ему вослед поминальным словом. Сочинение было впервые исполнено под управлением автора в апреле 1975 года на XI фестивале «Ленинградская музыкальная весна». Concerto da Passione для виолончели с оркестром (1988) продолжает высокий ряд «виолончельных симфоний» XX века. «Виолончель сотворена для пения»,— утверждал А. Н. Серов, связывая истинный характер виолончели с «рыцарской нежностью мужского голоса». За прошедшие с той поры полтора века инструмент, рожденный, казалось, «для вдохновенья, для звуков сладких и молитв», не раз отзывался иными струнами, резонируя человеческой боли и страданию, ужасаясь разрушению мира, торжеству циничной и грубой силы. Трагедия и гротеск соседствуют на страницах виолончельных концертов Сергея Прокофьева и Дмитрия Шостаковича. Следуя традиции своих великих предшественников, Юрий Фалик в то же время чутко уловил сегодняшнюю тенденцию в искусстве — стремление к обретению гармонии, к восстановлению поруганной красоты. В кратком предуведомлении к премьере Концерта автор приоткрыл именно эту сторону своего замысла: «Содержание Концерта-симфонии (таково первоначальное название сочинения) заключено в названии его частей. Для меня это не просто начальные слова католических песнопений. Это слова-символы, произносимые человечеством много сотен лет — пением, речью, шепотом. Это слова-знаки духовного бытия человека, символизирующие Веру и Отчаяние, Покаяние и Надежду; это слова-понятия, общечеловеческая сущность которых лежит в основе многих великих произведений литературы, живописи, музыки. Об этом думали Гроссман и Платонов, Пикассо и Шагал, Онеггер и Шостакович, высвечивая для нас духовные ориентиры, с которыми мы обязаны сверяться, войдя в следующий, XXI век». И еще об одной традиции: со времен Бетховена симфония стала своеобразной «светской мессой», объединяющей массы людей в совместном «соборном» переживании. Подчеркивая «обобществляющую функцию» бетховенской симфонии, Пауль Беккер писал еще в 1918 году: «В прежние времена этой же цели служили мессы, «страсти» (пассионы), оратории». Сегодняшнее секуляризованное общество, возвращаясь к общечеловеческим ценностям, восстанавливает в правах гражданства духовную музыку, как в ее природном литургическом контексте, так и в концертном обиходе. И появление произведений, в жанровом отношении подобных Concerto da Passione Юрия Фалика, весьма симптоматично. Концерт был впервые исполнен Наталией Гутман (которой он посвящен автором) и Академическим симфоническим оркестром Ленинградской филармонии под управлением Александра Дмитриева в июне 1989 года. И. Райскин На лицевой стороне конверта: М. Врубель. Ангел с кадилом и свечой Оформление художника В. Панкевича |
9 4 | С10-13297-300 (2 пластинки) 1979, дата записи: 9 и 10 февраля 1979 года |
8 3 | С10 19299 000 1983, дата записи: 26 мая 1976 г |
8 3 | С10 19299 000 1983, дата записи: 26 мая 1976 г |
11 2 | А10 00109 003 1985, дата записи: 5 и 6 декабря 1983 г |
| Фортепианный квинтет Д. Д. Шостаковича впервые прозвучал 23 ноября 1940 года в Малом зале Московской консерватории в исполнении квартета имени Бетховена и автора. В рецензии Мариэтты Шагинян, напечатанной неделю спустя в «Литературной газете», запечатлелась неповторимая атмосфера премьеры: «Когда Шостакович — совсем еще молодой человек, бледный, небольшого роста, с лицом, в котором сохранилось что-то детское, одержимость стихией музыки, типа Моцарта и Шопена, — когда он положил руки на клавиши и в полнейшей, абсолютной тишине рассыпались первые, по-баховски четкие звуки Прелюдии, — весь зал как бы наклонился вперед, чтоб слушать, впитывать, пить, получать, ничего, ни атома не упустить, не проронить, словно земля под благодатным дождем. Много я слышала и видела хорошего на своем веку, но трудно мне сейчас вспомнить, с чем сравнить пережитое в этот вечер... Чувство огромного наслаждения и благодарности было на всех лицах... Знал ли композитор, чье дарование магически воплотило кусок истории, об этом большом действии своего Квинтета? Знал ли Моцарт, когда садился за рояль, какими глыбами ворочают его крылатые, легкие пальцы?» Алексей Толстой в письме, написанном после концерта, сообщал друзьям: «Передайте интересующимся: Квинтет Шостаковича — обыкновенное гениальное произведение, ничуть не хуже Пятой симфонии». Восторженно встретили новое сочинение выдающиеся музыканты: Г. Г. Нейгауз, Д. Ф. Ойстрах, М. В. Юдина, А. М. Баланчивадзе, Ю. А. Шапорин, А. И. Хачатурян... Не склонный к комплиментам С. С. Прокофьев назвал Квинтет «замечательным произведением», особенно подчеркнув полифоническое мастерство композитора: «Последнее время казалось уже совершенно невозможным написать фугу, которая звучала бы ново и интересно, — говорил он. — Надо отдать честь Шостаковичу: в его фуге, по общему впечатлению, чрезвычайно много нового». Ни одно из сочинений композитора предвоенного десятилетия не имело столь быстрого и столь непреходящего успеха, столь единодушного признания. В возвышенно-величавой Прелюдии, в певучей и философски мудрой Фуге, в безмятежном веселье Скерцо, в элегической взволнованности Интермеццо, наконец, в шубертовски светлом Финале современники услышали голос художника, свободного от ходульного пафоса и парадного оптимизма, но также и от психологического надлома и трагической внутренней раздвоенности. В венчающей Квинтет улыбчиво-солнечной коде Финала воплотилась та мечта о простом человеческом счастье, об идеальной гармонии личности и мира, которая была так понятна, близка, необходима людям в грозной обстановке конца 30-х годов. Минувшие годы утвердили за Квинтетом славу одного из самых прекрасных, классически совершенных созданий музыки XX века. Он украшает репертуар крупнейших пианистов и лучших камерных ансамблей, десятки раз записан на пластинки во многих странах мира; в Лондоне на музыку Квинтета поставлен балетный спектакль... Но подлинно великие произведения искусства обладают удивительным свойством. Время, породившее их, все больше уходит вдаль, в прошлое, а сами они становятся все ближе и как будто все понятнее. Отодвигаясь от нас в исторической перспективе, они не уменьшаются, а растут. Тайна заключается в том, что, оставаясь неизменными, они все-таки непрерывно меняются, открывая нам все новые и новые глубины своей неисчерпаемой сущности. Чудо такого постоянного обновления, чудо рождения музыки заново запечатлено и в предлагаемой записи Квинтета. Печать спокойной сосредоточенности и внутреннего напряжения — первое, что обращает на себя внимание в этой интерпретации. Сдержанность темпов, наиболее впечатляющая в Скерцо, создает эффект особой пристальности слышанья музыки, особой полноты и силы переживания. Так мы подолгу останавливаемся у любимых полотен, так «замедленные» съемки и стоп-кадры (в кино) позволяют глубже проникнуть в мир художника, острее постичь его замысел. Невольно вспоминается, как в подчеркнуто замедленном звучании, словно приостанавливающем поток музыкального времени, возникают в последних сочинениях Шостаковича интонации классических тем: Вагнера и Глинки — в Пятнадцатой симфонии, «Лунной» и «Крейцеровой» сонат Бетховена — в Сонате для альта и фортепиано соч. 147. Исключительная наполненность интонирования, весомость «произнесения» музыки, скульптурная рельефность деталей и идеальная выстроенность всей архитектоники Квинтета, всей его философско-лирической концепции и — при всем том — чувство свежести и новизны исполнения заставляют вновь задуматься над непостижимой загадкой искусства, над бесконечным богатством его смыслов. «Дмитрий Шостакович — гениальный композитор — прошел через жизнь всех нас и оставил глубокий след. Он принес нам много счастья и радости, хотя сила его трагизма часто сокрушала нас, — говорит Рихтер. — Невозможно полностью оценить и понять все, что связано с таким большим явлением, как Шостакович...» Новая запись Квинтета — лишь шаг в этом нескончаемом приближении к вечным истинам духа, вечным истинам жизни. Манашир Якубов |
11 2 | А10 00109 003 1985, дата записи: 5 и 6 декабря 1983 г |
11 2 | А10 00109 003 1985, дата записи: 5 и 6 декабря 1983 г |
