3 часа
О сайте
6 | Д 34465-66 1973 |
Alder / 2013-01-04 12:59:12 / Редакция № 7: 2022-04-15 21:13:09
| МЕТЕЛЬ От автора — Виктор Монюков Бурмин — Михаил Зимин Владимир — Всеволод Абдулов Гаврила Гаврилович — Иван Тарханов Прасковья Петровна — Валерия Дементьева Мария Гавриловна — Кира Головко Жадринский дед — Александр Пермяков Горничная — Любовь Мартынова Инсценировка Виктора Монюкова и Валерия Михайловского Повести «Метель» предпослан эпиграф из романтической баллады Жуковского «Светлана»: «Кони мчатся по буграм, Топчут снег глубокий... Вот в сторонке божий храм Виден одинокий. Вдруг метелица кругом: Снег валит клоками; Черный врам, свистя крылом, Вьется над санями; Вещий стон гласит печаль! Кони торопливы Чутко смотрят в темну даль, Воздымая гривы! Мотивы метели, божьего храма, таинственных предзнаменований перекликаются с сюжетом пушкинской повести. История, рассказанная в «Метели», романтична. Пушкин искусно строит позицию повести – до последней строки читатели не догадываются о неожиданной развязке, с интересом следят за романтическими приключениями. Однако Пушкин, используя романтический сюжет, создает реалистическую повесть. Поэтому к своим романтическим героям он относится с легкой иронией. С добродушной насмешкой описывает Пушкин Марью Гавриловну, «стройную, бледную и семнадцатилетнюю девицу», полковника Бурмина, который явился перед героиней «с Георгием в петлице и с интересной бледностию». Пожалуй, менее всего ироничен Пушкин по отношению к Владимиру, бедному армейскому прапорщику. В драматических тонах пишет Пушкин о его борьбе с метелью, сдержанно сообщает потом о его гибели на войне 1812 года. Изображение войны 1812 года в повести «Метель» представляет особый интерес. Здесь в картину возвращения русской армии на Родину включено следующее авторское отступление: «Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове отечество! Как сладки были слезы свидания! С каким единодушием мы соединяли чувства народной гордости и любви к государю! А для него какая была минута»! Восторженная патетика, верноподданнический патриотизм, неглубокая оценка важнейшего периода русской истории, данная здесь Пушкиным, заставляют вспомнить его лицейское стихотворение «Воспоминания в Царском Селе», где он пишет о тех же событиях, примерно теми же словами с той же интонацией: «Вострепещи, тиран! Уж близок час паденья, Ты в каждом ратнике узришь богатыря. Их цель иль победить, иль пасть в пылу сраженья За веру, за царя» Однако эти строки принадлежат перу пятнадцатилетнего подростка с еще несформировавшимися взглядами. Автор же «Повестей Белкина» – тридцатилетний Пушкин, великий писатель и мыслитель. Неужели его суждения не изменились? По счастливой случайности до нас дошло свидетельство о том, что в это время Пушкин переосмыслил и дал глубокую исторически верную оценку 1812 года. Историку литературы П. О. Морозову мы обязаны расшифровкой десятой главы «Евгения Онегина», которая была создана и уничтожена Пушкиным в болдинскую осень. К этому времени Пушкин уже прошел суровую школу жизни, Он испытал горечь изгнания и боль утраты близких друзей — декабристов. От юношеского восторга и былых иллюзий не осталось и следа. «Властитель слабый и лукавый, Плешивый щеголь, враг труда, Нечаянно пригретый славой, Над нами царствовал тогда». Такую убийственную характеристику дает Пушкин Александру I в десятой главе «Евгения Онегина», и он же пишет в «Метели»: «С каким единодушием мы соединяли чувства народной гордости и любви к государю!» «Гроза двенадцатого года Настала. Кто тут нам помог: Остервенение народа, Барклай, зима иль русский бог?» Мрачный скептицизм этого горького раздумья о судьбах Родины представляет собой разительный контраст патетическим восклицаниям в «Метели». Однако и здесь Пушкин не погрешил против истины. Авторское отступление в «Метели» является своеобразной стилизацией и обобщением общепринятых высказываний современников о войне с Наполеоном. Только такая, в известной степени официальная, оценка исторических событий 1812 года могла появиться в печати. Неслучайно Пушкин писал Плетневу об издании «Повестей Белкина»: «Отдай их в цензуру земскую не удельную...». Верховным цензором Пушкина в это время был Николай I. Если Пушкин тревожился даже за будущее «Повестей Белкина», то о напечатании десятой главы «Евгения Онегина», где война 1812 года изображалась как преддверие революционного движении декабристов, не могло быть и речи. Вокруг Пушкина уже создавалась атмосфера доносов и травли. Опасаясь обыска, он сжег десятую главу. «19 сит. сожж. 10 песнь» — по старинной иронии судьбы Пушкин сделал эту запись именно на рукописи «Метели». |
Alder / 2013-01-04 12:59:12 / Редакция № 5: 2025-01-22 18:05:06
| Апрелевский завод, ГОСТ 1968, конверт оборот Н. Михайлова |
lefff5 / 2018-03-06 20:47:48 / Редакция № 1: 2022-12-24 21:53:07
