Почему Владимир Атлантов — звезда первой величины на оперном небосклоне мира — увлекся этими популярными мелодиями разных национальностей?
Потому ли, что они доступны и любимы всеми, находят отклик в сердце каждого!
Потому ли, что в них во всем величии и красе встает заветная тема его искусства: любовь-призвание, любовь-талант, проба прочности и глубины души человеческой, любовь, презирающая слезливость и мелодраматизм?
Их надо уметь петь, эти песни — так, чтоб дух захватывало от восторга, чтобы животворное сердечное тепло обволакивало и погружало в глубину пламенного чувства, чистых рыцарских порывов.
Атлантов однажды признался, что мечта спеть песни подогревалась у него искусством Марио Ланца: «Когда я его слушаю, такое впечатление, что это какая-то золотая лава, которая идет не тебя. Я не могу его слушать спокойно — и не только потому, что это совершенно уникальной красоты голос, в нем есть всё — от невероятной мужественности, твердости, драматизма до трепетной, непредсказуемой нежности».
Но русский певец не подражает итальянскому. Слишком ярко выражена его индивидуальность, всегда узнаваем тембр. К тому же обращение к этим песням как бы уготовано самим характером дарования. Недаром газета «Монд» написала, что Атлантов обладает одновременно всеми качествами итальянского и славянского тенора, то есть мужественностью, нежным тембром, поразительной гибкостью.
Атлантов представляет героя этих песен со всем присущим ему мастерством выдающегося певца и артиста, включая и запас душевных, духовных сил человека.
Казалось бы, зачем такая отдача исполнителю, который воплощает на оперной сцене образы-шедевры? Когда на подмостках царит Владимир Атлантов, светлые мечты, горестные волнения посещают нас; душа торжествует в предчувствии прозрений, очищаясь возвышающим состраданием. Здесь, в песнях Атлантов тот же. Он не проявляет снисходительности к простым популярным, почти что народным мелодиям скромных творцов. Он, как искусный реставратор, с безупречными вкусом, чувством меры, ощущением стиля, снимает с них слои банальности и исполнительского штампа, открывает нам их блеск и красоту для свежего, тотчас рождающегося процесса восприятия. И помогает нам в этом, кроме всего, музыка слов, воспроизводимая Атлантовым на английском, немецком и особенно итальянском и испанском языках с редкой артикуляционной естественностью.
Заведомо небудничный, приподнятый тон, экстатическую интонацию Атлантов культивирует. Это единственно верный для него способ передать такую большую любовь, раскованное чувство, рвущееся наружу, которое не знает спадов и преград, самоотверженное, пылкое, безоглядное. Так поет свои песни Атлантов.
Захватывая роскошным голосом, подобно сокровищу, переливающимся в многообразии оттенков: мощный, крупный и упругий, он бывает легко «летящим» и бархатистым; благородно сдержанный, может быть мятежно раскаленным и нежно растворяться в тиши.
Даря нам здесь, в песнях только ему присущие драгоценные особенности своей индивидуальности. Легендарное форте, например, объемное и насыщенное, которое может обернуться и зычным трубным гласом и мягким величавым органным полнозвучием, передать солнечный блеск почти что эстрадного шарма. Форте для певца — не динамический оттенок, а состояние, в котором он может находиться очень долго, отыскивая новые яркие, чистые тона; состояние душевного подъема, праздничного кипения сил.
А верхние кульминационные ноты, которые тут, в песнях, так победительно красивы! Именно через них, кажется, певец стремится прежде всего воплотить апогей эмоции, высшую степень переживания. Эти «пики» словно предусмотрены им заранее, приход к ним — как достигнутая мечта.
Однако желания покрасоваться, показать себя «эффекта ради» нет у Атлантова и в помине. Певец облагораживает стиль этих непритязательных, самой жизнью рожденных песен, но не эстетизирует их. Строя каждую как драматический этюд, картинку, подсмотренную на улице, мастер сцены перевоплощается в драматурга, режиссера. Все перипетии сюжета, нарастание эмоций, постепенно накаляемую страсть передает он.
Какого технического совершенства требуют плавность труднейших регистровых переходов, бесконечное дыхание объемных фраз-дуг, чуть заметные придыхания — темповые оттяжки, динамические колебания, игра ритма между строгостью и вольностью — это знают лишь профессионалы. Остальным ощутить труд, за которым скрывается такая легкость, не дано. Столь свободно, с истинным наслаждением поет Атлантов, вовлекая в этот праздник музицирования и нас, слушателей.
М. НЕСТЬЕВА