2 дня
О сайте
1. Влюблен напрасно (Дж.Керн) – 4:40
2. Москва-Париж, вагон 19 (А.Ростоцкий) – 8:30
3. Озеро сновидений (А.Фиглин) – 6:40
4. Луна и песок (А.Уайлдер) – 8:50
Александр Ростоцкий, электробас
Аркадий Фиглин, фортепиано
Карэн Аланакян, ударные
Звукорежиссер Р. Рагимов. Редактор Е. Платонов. Художник К. Бататева. Фото Г. Прохорова и Ю. Родина
Как у книг и картин, у грампластинок тоже есть своя судьба и биография. Одни создаются длительным, порой многомесячным трудом, другие рождаются нежданно-негаданно. Что же касается джаза, как-никак искусства импровизационного, а значит, худо-бедно, баловня госпожи удачи, то для него кропотливая работа над грамзаписью вроде как бы даже и противопоказана. Хотя, конечно, бывает и так, что джазмены, под-' давшись совсем не заразительному у нас стремлению к высокому качеству (там, где это стремление повально, родился даже термин — перфекционизм), продумывают в деталях будущий диск, порой только затем, чтобы после записи его убедиться, что вышло хоть и не то, что задумывалось, но тоже неплохо.
Александр Ростоцкий, несомненно, является перфекционистом. Как-то незаметно, без пощечин общественному вкусу и громких деклараций он вошел в число лидеров отечественного джаза — и как великолепный басист, и как автор музыки, исполняемой не только у нас, но уже и на Западе, и как художник, сочетающий широту взглядов со своей личной, ему присущей темой в творчестве. По-настоящему собственная его музыка звучала у него только в сольных пьесах, где он использовал специальные синтезаторы и как бы парил в каких-то своих высотах. А потом вступал ансамбль, дирижабль наполнялся свинцом свинга и несся вперед по земной джазовой колее.
Лишь сейчас у Ростоцкого появилась возможность выступить со своей темой, в своем ключе именно в ансамблевой игре, развертывая ее на протяжении всей, для него уже не первой пластинки. И как это обычно случается в джазе, все решил выбор партнеров — пианиста Аркадия Фиглина и барабанщика Карэна Аланакяна.
Фиглин — удивительный музыкант. Он все время разный. Играя соло, он порой демонстрирует калейдоскоп цитат из Питерсона, Монка Тайнера, Эванса, Хайнса, странным образом превращая это в связную музыкальную речь. Очень юн, подвижен и очень профессионален. Участвовал в двух международных джазовых конкурсах и оба раза успешно. Кто-то мне рассказывал, что, играя на подменах в ресторане, он так точно аккомпанирует романсам, как будто всю жизнь только этим и промышляет. Хорошо зная и любя многих московских джазовых пианистов, скажу не таясь, что если бы мне предстояло сделать единственный выбор, на чей концерт пойти, то я пошел бы слушать Фиглина, именно потому, что он более других непредсказуем.
Осенью 1990 года он и Ростоцкий поехали на фестиваль «Аполлония» в Болгарию, где басист признался пианисту в своей любви к Киту Джарретту. Под впечатлением прослушанных вместе кассет (а у Ростоцкого собрано все записанное Джарреттом), они начали музицировать, и это было счастье. «Аркадий специально не играет под Джарретта, — вспоминал Ростоцкий. — Он постоянно изобретает какие-то свои мелодические линии. Он настолько широкомасштабный импровизатор, что, сколько с ним ни играешь, он постоянно находит что-то новое, чего у него до сих пор не было. Этим он мне жутко нравится. Лично для меня важно, чтобы у музыканта звучала лирика. Свинг и ритм важны, конечно, тоже, но это общее, а лирика — это личное. Да, в нем есть некая эклектичность, но это пройдет. Ему надо просто больше работать, больше играть, и тогда его почерк, заложенный в нем потенциально, неизбежно окрепнет и ярко проявит себя».
Карэна Аланакяна Ростоцкий впервые услышал в трио Вагифа Садыхова, и сразу обратил внимание, как у него звучат барабаны, как он чутко слышит ансамбль. Он еще не знал тогда, что джаз Карэн слушает с рождения, а играет с шести лет, что его отец, известный саксофонист Леон Аланакян, играл когда-то с Владимиром Сермакашевым в его родном Баку. И когда состоялась встреча с Фигдпным и потребовался барабанщик, Ростоцкий решил, что Карэн это идеальный выбор.
Они решили наполнить музыку воздухом, пространством, чтобы было ощущение высокого полета, чтобы всюду была сплошная лирика и нежность и никакой гонки, неотвязного ритма, никакой агрессивности. Вскоре представился и случай выступить, причем с одновременной записью конечно же, в Олимпийской деревне — отчего не, попробовать? И сразу все получилось! Осталось только выбрать из концерта музыку для пластинки. Она перед вами.
Это четыре пьесы — четыре сестры, похожие и разные. Оба американских стандарта «открыты» джазу Джарреттом, притом с удивительным вдохновением и совершенством. У нас, насколько мне известно, они никогда не исполнялись. В керновской песне о напрасной любви гармония довольно стандартна, но там есть пара симпатичных оборотов. Фиглин играет вступительную каденцию — эпиграф к концерту, эпиграф к альбому.
«Москва — Париж» тоже исполнена впервые. Она написана Ростоцким в девятнадцатом вагоне международного поезда, когда он впервые, в связи с началом перестройки, ехал на Запад. «Я никогда до этого не переезжал границу и испытывал страшное волнение, понятное моим современникам и соотечественникам. Мне кажется, это слышится в музыке».
Так что самой известной вещью здесь оказывается «Озеро сновидений» Фиглина. Она записана на его первой сольной пластинке. И хотя пьеса непростая, с необычным, длинным квадратом, музыканты решили включить ее в свой репертуар, поскольку ее характер точно соответствовал общему настроению диска.
«Я стремлюсь в своей музыке не только к прозрачности, к воздушности, но и к духовной направленности, — говорит Александр Ростоцкий. — Порой я чувствую желание шире использовать возможности современных профессиональных синтезаторов, прибегнуть к симфоническим формам, но в соединении с принципами импровизационного музицирования. В поисках новых мировоззренческих ориентиров я ощущаю потребность обратиться к христианским ценностям. Недавно я написал несколько новых для себя пьес, одна из которых посвящена Христову Рождеству, другая — светлой памяти моего духовника, отца Александра Меня. Но это следующий шаг».
Ну что ж, приходится сказать еще раз: джаз на повороте. На этот раз это и поворот и подъем на новые духовные высоты. Поверим Ростоцкому, что эта пластинка родилась случайно. Случайно ли? Так или иначе, пожелаем ей не случайного успеха.
АЛЕКСЕЙ БАТАШЕВ
© МП «РУССКИЙ ДИСК», 1991
Типография АЗГ
Заказ 986. Тираж 10000
2. Москва-Париж, вагон 19 (А.Ростоцкий) – 8:30
3. Озеро сновидений (А.Фиглин) – 6:40
4. Луна и песок (А.Уайлдер) – 8:50
Александр Ростоцкий, электробас
Аркадий Фиглин, фортепиано
Карэн Аланакян, ударные
Звукорежиссер Р. Рагимов. Редактор Е. Платонов. Художник К. Бататева. Фото Г. Прохорова и Ю. Родина
Как у книг и картин, у грампластинок тоже есть своя судьба и биография. Одни создаются длительным, порой многомесячным трудом, другие рождаются нежданно-негаданно. Что же касается джаза, как-никак искусства импровизационного, а значит, худо-бедно, баловня госпожи удачи, то для него кропотливая работа над грамзаписью вроде как бы даже и противопоказана. Хотя, конечно, бывает и так, что джазмены, под-' давшись совсем не заразительному у нас стремлению к высокому качеству (там, где это стремление повально, родился даже термин — перфекционизм), продумывают в деталях будущий диск, порой только затем, чтобы после записи его убедиться, что вышло хоть и не то, что задумывалось, но тоже неплохо.
Александр Ростоцкий, несомненно, является перфекционистом. Как-то незаметно, без пощечин общественному вкусу и громких деклараций он вошел в число лидеров отечественного джаза — и как великолепный басист, и как автор музыки, исполняемой не только у нас, но уже и на Западе, и как художник, сочетающий широту взглядов со своей личной, ему присущей темой в творчестве. По-настоящему собственная его музыка звучала у него только в сольных пьесах, где он использовал специальные синтезаторы и как бы парил в каких-то своих высотах. А потом вступал ансамбль, дирижабль наполнялся свинцом свинга и несся вперед по земной джазовой колее.
Лишь сейчас у Ростоцкого появилась возможность выступить со своей темой, в своем ключе именно в ансамблевой игре, развертывая ее на протяжении всей, для него уже не первой пластинки. И как это обычно случается в джазе, все решил выбор партнеров — пианиста Аркадия Фиглина и барабанщика Карэна Аланакяна.
Фиглин — удивительный музыкант. Он все время разный. Играя соло, он порой демонстрирует калейдоскоп цитат из Питерсона, Монка Тайнера, Эванса, Хайнса, странным образом превращая это в связную музыкальную речь. Очень юн, подвижен и очень профессионален. Участвовал в двух международных джазовых конкурсах и оба раза успешно. Кто-то мне рассказывал, что, играя на подменах в ресторане, он так точно аккомпанирует романсам, как будто всю жизнь только этим и промышляет. Хорошо зная и любя многих московских джазовых пианистов, скажу не таясь, что если бы мне предстояло сделать единственный выбор, на чей концерт пойти, то я пошел бы слушать Фиглина, именно потому, что он более других непредсказуем.
Осенью 1990 года он и Ростоцкий поехали на фестиваль «Аполлония» в Болгарию, где басист признался пианисту в своей любви к Киту Джарретту. Под впечатлением прослушанных вместе кассет (а у Ростоцкого собрано все записанное Джарреттом), они начали музицировать, и это было счастье. «Аркадий специально не играет под Джарретта, — вспоминал Ростоцкий. — Он постоянно изобретает какие-то свои мелодические линии. Он настолько широкомасштабный импровизатор, что, сколько с ним ни играешь, он постоянно находит что-то новое, чего у него до сих пор не было. Этим он мне жутко нравится. Лично для меня важно, чтобы у музыканта звучала лирика. Свинг и ритм важны, конечно, тоже, но это общее, а лирика — это личное. Да, в нем есть некая эклектичность, но это пройдет. Ему надо просто больше работать, больше играть, и тогда его почерк, заложенный в нем потенциально, неизбежно окрепнет и ярко проявит себя».
Карэна Аланакяна Ростоцкий впервые услышал в трио Вагифа Садыхова, и сразу обратил внимание, как у него звучат барабаны, как он чутко слышит ансамбль. Он еще не знал тогда, что джаз Карэн слушает с рождения, а играет с шести лет, что его отец, известный саксофонист Леон Аланакян, играл когда-то с Владимиром Сермакашевым в его родном Баку. И когда состоялась встреча с Фигдпным и потребовался барабанщик, Ростоцкий решил, что Карэн это идеальный выбор.
Они решили наполнить музыку воздухом, пространством, чтобы было ощущение высокого полета, чтобы всюду была сплошная лирика и нежность и никакой гонки, неотвязного ритма, никакой агрессивности. Вскоре представился и случай выступить, причем с одновременной записью конечно же, в Олимпийской деревне — отчего не, попробовать? И сразу все получилось! Осталось только выбрать из концерта музыку для пластинки. Она перед вами.
Это четыре пьесы — четыре сестры, похожие и разные. Оба американских стандарта «открыты» джазу Джарреттом, притом с удивительным вдохновением и совершенством. У нас, насколько мне известно, они никогда не исполнялись. В керновской песне о напрасной любви гармония довольно стандартна, но там есть пара симпатичных оборотов. Фиглин играет вступительную каденцию — эпиграф к концерту, эпиграф к альбому.
«Москва — Париж» тоже исполнена впервые. Она написана Ростоцким в девятнадцатом вагоне международного поезда, когда он впервые, в связи с началом перестройки, ехал на Запад. «Я никогда до этого не переезжал границу и испытывал страшное волнение, понятное моим современникам и соотечественникам. Мне кажется, это слышится в музыке».
Так что самой известной вещью здесь оказывается «Озеро сновидений» Фиглина. Она записана на его первой сольной пластинке. И хотя пьеса непростая, с необычным, длинным квадратом, музыканты решили включить ее в свой репертуар, поскольку ее характер точно соответствовал общему настроению диска.
«Я стремлюсь в своей музыке не только к прозрачности, к воздушности, но и к духовной направленности, — говорит Александр Ростоцкий. — Порой я чувствую желание шире использовать возможности современных профессиональных синтезаторов, прибегнуть к симфоническим формам, но в соединении с принципами импровизационного музицирования. В поисках новых мировоззренческих ориентиров я ощущаю потребность обратиться к христианским ценностям. Недавно я написал несколько новых для себя пьес, одна из которых посвящена Христову Рождеству, другая — светлой памяти моего духовника, отца Александра Меня. Но это следующий шаг».
Ну что ж, приходится сказать еще раз: джаз на повороте. На этот раз это и поворот и подъем на новые духовные высоты. Поверим Ростоцкому, что эта пластинка родилась случайно. Случайно ли? Так или иначе, пожелаем ей не случайного успеха.
АЛЕКСЕЙ БАТАШЕВ
© МП «РУССКИЙ ДИСК», 1991
Типография АЗГ
Заказ 986. Тираж 10000