Первая сторона
ИЗ СТИХОВ О РОССИИ
ЛЮБИТЬ РОССИЮ НЕЛЕГКО
ТЕТКА
РОССИЮ ДЕЛАЕТ БЕРЕЗА
НА ЛЕНИНСКОМ ЧИНЯТ ДОРОГУ
ОТЕЧЕСТВО, РАБОТА И ЛЮБОВЬ

ИЗ ЦИКЛА «ВЫБОР»
Я МНОГОЕ МОГЛА
ВОЛЧЬИ ЯГОДЫ
МИШКА
ДУРАКИ
БЫЛ ДЕНЬ ПРОЗРАЧЕН И ПРОСТОРЕН

Вторая сторона
ИЗ СТИХОВ О ЛЮБВИ
МНЕ ГОВОРИЛА КРАСИВАЯ ЖЕНЩИНА
ПОКА ЕЩЕ НЕ ВРЕМ
ГЛУХА ДУША ЕГО
БЫЛИ СЛОВА
БЫТЬ ЖЕНЩИНОЙ
ВЫДЕРЖАТ ЛИ ТВОИ ПЛЕЧИ
МНЕ ЗНАКОМО ЭТО ЧУВСТВО
ДАВНО Я НЕ ОПТИМИСТКА
ПОСТАРЕЮ, ПОБЕЛЕЮ
НИКА
КАК ПРОСТО БЫТЬ СЧАСТЛИВОЙ В ЭТОМ МИРЕ

ИЗ СТИХОВ О СЫНЕ
МОЙ РЫЖИЙ КРАСИВЫЙ СЫН

ИЗ СТИХОВ О РЕМЕСЛЕ
ДУБЛЕРША.
ПИСАТЕЛИ

Читает автор

Я познакомился с Риммой Казаковой году в 54-м в Хабаровске. Мальчишески угловатая, чуть похожая на Тома Сойера, она читала свои еще неловкие, но необыкновенно чистые по душевному настрою стихи, взбивая резкими порывами дыхания снизу вверх упрямую челку, падавшую на сверкающие глаза цвета лиственничной смолы. Ее поэтическая дорога только еще начиналась. Но если бы круг ее интересов замкнулся лишь на стихах, из нее не вышло поэта, а получился бы, чему свидетельствуют многие печальные примеры, версификатор. Казакова находила поэзию не только в самих стихах, но поэзию, рассыпанную в жизни: в природе, в чувствах, в человеческих лицах и характерах. Мизантропия убивает талант, а любовь к людям, которая сама по себе есть талант, делает нас вдвойне талантливее: и за себя, и за других, которых мы любим. Иметь собственную гордость нелишне, но Казакова была наделена даром гордости за других.

Я знаю это побережье.
Мне выпала такая честь!

Ощущение своей причастности к народу, как ощущение чести, оказанной провидением, — без этого нет настоящего человека, а если нет настоящего человека, нет поэта. Казакова умела почувствовать, по выражению Маяковского, «общие слезы из глаз», увидев, как «в клубе плачет старый партизан». Однако, для того чтобы стать поэтом, недостаточно быть настоящим человеком — надо быть и настоящим мастером. Казакова была хорошим учеником в мастерской русской поэзии и жадно впитывала самые суровые, и даже безжалостные уроки, прорываясь к собственной личности, что спасительно давало ей свои, а не заемные слова. Нелегко устоять на ветру литературных влияний, клонящих то в одну, то в другую сторону, особенно на таком сильном ветру, какой был в пятидесятых годах, но Казакова все-таки устояла, не превратилась ни в чью тень. Есть поэты, в чьей жизни бывают головокружительные взлеты, затем затяжные кризисы и даже паде-. ния, затем опять взлеты: такие поэты всегда на виду, всегда громко обсуждаемы. В литературной биографии Казаковой таких резких перепадов нет: вся ее жизнь— это постепенный медленный рост, постепенное трудное завоевание пусть не огромных пространств, с которыми иногда завоеватели не знают что делать, но завоевание тех сантиметров, которые потом никогда не отдают.
Одним из больших завоеваний Казаковой была тема материнства. Она показала материнство как новое зрелое состояние души. Вообще, в ее стихах, о чем бы она ни писала, есть нечто доброе, материнское. Трудно быть женщиной. Вдвойне трудно быть женщиной-поэтом. Но эта двойная тяжесть дает двойную гордость.
Юношеская чистота не была украдена у Казаковой ее зрелостью; несмотря на неизбежную печаль помудрения, в ее стихах нет-нет и снова проступит та хабаровская озорная крепконогая девчонка, взбивая дыханием снизу вверх все еще упрямую челку...
Евг. Евтушенко