2 дня
О сайте
Возникший в 70-е годы, советский джазовый авангард сегодня довольно хорошо известен в мире, и интерес к нему продолжает расти. Западные обозреватели сравнивают его с русским авангардом 20-х годов в изобразительном искусстве, отмечают следы его влияния на судьбы джаза в целом. Между этими двумя феноменами действительно много общего — оба возникли по преимуществу в молодежной среде, оба характерны смелым, подчас безудержным поиском новых идей. Но есть и существенная разница. Художники отождествляли себя с революцией, джазмены противились застою. У первых доминировал созидательный пафос, у вторых — нигилистическая ирония. В соответствии с природой каждого из искусств, художники стремились к свободе авторского самовыражения, джазмены — к свободе в выборе правил игры. Во всяком случае, именно в идеях свободного ансамблевого музицирования советский джазовый авангард проявил себя наиболее ярко и оригинально.
Бесспорный флагман нового движения, трио Ганелин — Тарасов — Чекасин, очень скоро приобрел сильного конкурента — группу «Архангельск» Владимира Резицкого, открытую активистами ленинградского джаз-клуба «Квадрат». Оба лидера встретились на фестивале «Донецк-73». На следующий год московские физики устраивали «джазовый пароход» и пригласили только «Архангельск», о чем был большой репортаж в западногерманском «Шпигеле». О Резицком и его ансамбле заговорили.
Полистилистика — в ту пору неизвестное понятие в советском джазе — вот что было характерно для группы прежде всего. В том звуковом коллаже, который показывали архангелогородцы, были различимы элементы бибопа, джазового авангарда, намеки на академическую музыку, но с петрушечно-саркастическим отношением, перенятым от известных классиков. Проскакивали какие-то бытовые интонации, воцарялись латиноамериканские, африканские или азиатские ритмы, но поначалу поразило даже не это. У Резицкого и его группы был какой-то необыкновенно глубокий, органичный интерес к нашему северному фольклору. Они как бы сами были оттуда. Для них русский фольклор не был некой подсобной кладовой, из которой можно черпануть пару-другую мелодий и искусно нарядить их в современные оркестровые тембры. Ребята Резицкого ходили в близкую глубинку за песнями, дружили с народными исполнителями, с музыкантами Северного русского народного хора. У них тесные духовные связи и с местными художниками, с литературной и театральной средой. Группа «Архангельск» — часть более широкого, современного северного русского культурного комплекса, явления, не очень-то избалованного ни местными властями, ни вниманием метрополии.
Подспудно начинает расти литература об «Архангельске». Появляются статьи в зарубежной и советской печати, главы в монографиях о современном советском джазе. Но если зарубежные авторы могли судить о группе по пластинке, выпущенной английской фирмой «Лио», то советским приходилось ездить по фестивалям в разные города, чтобы послушать в очередной раз «Матрену Кузьминичну». «На горушке, на горе», «Белое и черное», «Пилигрим». Правда, и одному зарубежному исследователю современного джаза — Берту Ноглику из Берлина — пришлось предпринять нелегкую экспедицию к берегам Белого моря, чтобы глубже проникнуть в искусство музыкантов.
За двадцать без малого лет своего существования ансамбль, конечно же, не стоял на месте. Кончались одни этапы, начинались другие. Случалось, ждали одного, а он приезжал другим и не оправдывал ожиданий. То вдруг потрясал, как, например, совместным музицированием с ансамблем Дмитрия Покровского в Олимпийской деревне. К середине 80-х годов «Архангельск» целиком посвятил себя фри-джазу, открытым формам, тотальной, стопроцентной групповой импровизации. И здесь сказалось необычайное единство, уникальная целостность и однородность коллектива, добытые за время бесконечных музицирований, созревшие за годы жизни едва ли не коммуной, практически не менявшей своего состава.
Они очень хорошо смотрятся вместе. Стройные, поджарые, мускулистые, они кажутся потомками поморов, вольнолюбивых новгородцев. Владимир Резицкий — их вожак, идеолог, духовный лидер, автор музыкальных идей. Владимир Туров, играющий на всех клавишных и на трубе, — второй человек в ансамбле, от остроумия и музыкальной реакции которого зависит множество деталей композиций. В ансамбле играет один из лучших барабанщиков страны Олег Юданов, который вместе с братом Николаем создают мощную и яркую ритмическую палитру. При этом, если надо, Олег может сыграть на кларнете, а Николай — на тромбоне. Контрабасист Николай Клишин дополнительно играет на скрипке и тубе. И все же при такой инструментальной универсальности главное — их способность творить на сцене, удивительно чувствуя друг друга, действуя и взаимодействуя как единый организм. Думаю, что это и помогло им выстоять в трудные годы.
Теперь, похоже, многие трудности позади. Ансамбль работает в филармонии, проводит потрясающие фестивали в городе и на Соловках, уже съездил на «Джаз Джембори» в Варшаву, увидел Майлса Дэйвиса, прочел о себе приятные слова в прессе. Согласно опросу советских джазовых критиков, группа в 1988 году вышла на первое место в стране.
Жаль, что мы уже не услышим «Архангельска» 70-х годов. Но и то, что мы слышим здесь, на этой пластинке, поразительно. Я услышал эту запись сразу после просмотра «Писем мертвого человека» и воспринял композицию группы как продолжение и развитие темы фильма, но уже в музыке. Трудно поверить, что все это не заранее сочиненная вещь, тщательно отрепетированная и исполненная, а игра случая, плод коллективного воображения ансамбля, родившийся прямо в студии.
Здесь как бы десять сцен, десять картин, может быть, апокалиптических видений. Вначале фортепиано, флейта и перкуссия как бы подводят нас к тому, что нам предстоит увидеть нашим слуховым зрением. Звук саксофона показан звукорежиссером как бы через увеличительное стекло, и мы уменьшаемся как Алиса, попавшая в спичечный коробок. Какая-то опасность. Оклики стражи. И вслед — покой, усталость, никого нет. Но в это запустение въезжает рев каких-то зверских машин, что-то крушащих... «И колокол гудит. Уже темно», — слышу я голос Поэта. Начинается торжество безумного диктата, идут босховские слепцы, пляшут безумные, безумная частушка переходит в безумный марш. И вот уже одинокая губная гармошка на развалинах проговаривается, что сгорела библиотека, что все звуки умерли, и не повторится апрель в Париже. Осколки то ли Роллинса, то ли Монка, обрывки молитв, черепки рояля. Последний удар грома, ветер и холод, холод, холод...
Алексей Баташев
Бесспорный флагман нового движения, трио Ганелин — Тарасов — Чекасин, очень скоро приобрел сильного конкурента — группу «Архангельск» Владимира Резицкого, открытую активистами ленинградского джаз-клуба «Квадрат». Оба лидера встретились на фестивале «Донецк-73». На следующий год московские физики устраивали «джазовый пароход» и пригласили только «Архангельск», о чем был большой репортаж в западногерманском «Шпигеле». О Резицком и его ансамбле заговорили.
Полистилистика — в ту пору неизвестное понятие в советском джазе — вот что было характерно для группы прежде всего. В том звуковом коллаже, который показывали архангелогородцы, были различимы элементы бибопа, джазового авангарда, намеки на академическую музыку, но с петрушечно-саркастическим отношением, перенятым от известных классиков. Проскакивали какие-то бытовые интонации, воцарялись латиноамериканские, африканские или азиатские ритмы, но поначалу поразило даже не это. У Резицкого и его группы был какой-то необыкновенно глубокий, органичный интерес к нашему северному фольклору. Они как бы сами были оттуда. Для них русский фольклор не был некой подсобной кладовой, из которой можно черпануть пару-другую мелодий и искусно нарядить их в современные оркестровые тембры. Ребята Резицкого ходили в близкую глубинку за песнями, дружили с народными исполнителями, с музыкантами Северного русского народного хора. У них тесные духовные связи и с местными художниками, с литературной и театральной средой. Группа «Архангельск» — часть более широкого, современного северного русского культурного комплекса, явления, не очень-то избалованного ни местными властями, ни вниманием метрополии.
Подспудно начинает расти литература об «Архангельске». Появляются статьи в зарубежной и советской печати, главы в монографиях о современном советском джазе. Но если зарубежные авторы могли судить о группе по пластинке, выпущенной английской фирмой «Лио», то советским приходилось ездить по фестивалям в разные города, чтобы послушать в очередной раз «Матрену Кузьминичну». «На горушке, на горе», «Белое и черное», «Пилигрим». Правда, и одному зарубежному исследователю современного джаза — Берту Ноглику из Берлина — пришлось предпринять нелегкую экспедицию к берегам Белого моря, чтобы глубже проникнуть в искусство музыкантов.
За двадцать без малого лет своего существования ансамбль, конечно же, не стоял на месте. Кончались одни этапы, начинались другие. Случалось, ждали одного, а он приезжал другим и не оправдывал ожиданий. То вдруг потрясал, как, например, совместным музицированием с ансамблем Дмитрия Покровского в Олимпийской деревне. К середине 80-х годов «Архангельск» целиком посвятил себя фри-джазу, открытым формам, тотальной, стопроцентной групповой импровизации. И здесь сказалось необычайное единство, уникальная целостность и однородность коллектива, добытые за время бесконечных музицирований, созревшие за годы жизни едва ли не коммуной, практически не менявшей своего состава.
Они очень хорошо смотрятся вместе. Стройные, поджарые, мускулистые, они кажутся потомками поморов, вольнолюбивых новгородцев. Владимир Резицкий — их вожак, идеолог, духовный лидер, автор музыкальных идей. Владимир Туров, играющий на всех клавишных и на трубе, — второй человек в ансамбле, от остроумия и музыкальной реакции которого зависит множество деталей композиций. В ансамбле играет один из лучших барабанщиков страны Олег Юданов, который вместе с братом Николаем создают мощную и яркую ритмическую палитру. При этом, если надо, Олег может сыграть на кларнете, а Николай — на тромбоне. Контрабасист Николай Клишин дополнительно играет на скрипке и тубе. И все же при такой инструментальной универсальности главное — их способность творить на сцене, удивительно чувствуя друг друга, действуя и взаимодействуя как единый организм. Думаю, что это и помогло им выстоять в трудные годы.
Теперь, похоже, многие трудности позади. Ансамбль работает в филармонии, проводит потрясающие фестивали в городе и на Соловках, уже съездил на «Джаз Джембори» в Варшаву, увидел Майлса Дэйвиса, прочел о себе приятные слова в прессе. Согласно опросу советских джазовых критиков, группа в 1988 году вышла на первое место в стране.
Жаль, что мы уже не услышим «Архангельска» 70-х годов. Но и то, что мы слышим здесь, на этой пластинке, поразительно. Я услышал эту запись сразу после просмотра «Писем мертвого человека» и воспринял композицию группы как продолжение и развитие темы фильма, но уже в музыке. Трудно поверить, что все это не заранее сочиненная вещь, тщательно отрепетированная и исполненная, а игра случая, плод коллективного воображения ансамбля, родившийся прямо в студии.
Здесь как бы десять сцен, десять картин, может быть, апокалиптических видений. Вначале фортепиано, флейта и перкуссия как бы подводят нас к тому, что нам предстоит увидеть нашим слуховым зрением. Звук саксофона показан звукорежиссером как бы через увеличительное стекло, и мы уменьшаемся как Алиса, попавшая в спичечный коробок. Какая-то опасность. Оклики стражи. И вслед — покой, усталость, никого нет. Но в это запустение въезжает рев каких-то зверских машин, что-то крушащих... «И колокол гудит. Уже темно», — слышу я голос Поэта. Начинается торжество безумного диктата, идут босховские слепцы, пляшут безумные, безумная частушка переходит в безумный марш. И вот уже одинокая губная гармошка на развалинах проговаривается, что сгорела библиотека, что все звуки умерли, и не повторится апрель в Париже. Осколки то ли Роллинса, то ли Монка, обрывки молитв, черепки рояля. Последний удар грома, ветер и холод, холод, холод...
Алексей Баташев