4 дня
О сайте43 4 | Д 034253-4 1973, дата записи: 1951-1957 гг. |
Александр Вертинский. 1975 год Сторона 1. 01 - В нашей комнате. (Слова В.Рождественского) 02 - Маленькая балерина. (Слова Н.Грушко и А.Вертинского) 03 - Фея. (Слова М.Горького) 04 - Откровенный разговор. (Слова С.В.Смирнова и А.Вертинского) 05 - Ворчливая песенка. (Слова А.Вертинского) 06 - Танго "Магнолия". (Слова А.Вертинского) 07 - Дорогая пропажа. (Слова М.Волина и А.Вертинского) Музыка А.Вертинского. Партия фортепиано - М.Брохес Записи из концертных залов 1951-1957 годов Сторона 2. 01 - Наши встречи. (Слова В.Кривича) 02 - Девочка у моря. (Слова И.Новикова) 03 - Снился мне сад, старинный романс 04 - Попугай Флобер. (Слова А.Вертинского) 05 - Буйный ветер. (Слова А.Блока) 06 - Сероглазый король. (Слова А.Ахматовой) 07 - Песенка о трех пажах. (Слова Тэффи) 08 - Моя звезда. (Слова И.Анненского) Музыка А.Вертинского, Б.Борисова (3) Реставрация. "Мелодия", 1975 Всесоюзная студия грамзаписи. Апрелевский ордена Ленина завод грампластинок. |
ВЕРТИНСКИЙ Александр 1. В нашей комнате (сл. В. Рождественского); 2. Маленькая балерина (сл. Н. Грушко и А. Вертинского); 3. Фея (сл. М. Горького); 4. Откровенный разговор (сл. в. Смирнова и А. Вертинского); 5. Ворчливая песенка; 6. Танго "Манголия"; 7. Дорогая пропажа (сл. М. Волина и А. Вертинского); 8. Наши встречи (сл. В. Кривича); 9. Девочка у моря (сл. И. Новикова); 10. Снился мне сад (старинный романс); 11. Попугай Флобер (сл. А. Вертинского); 12. Буйный ветер (сл. А. Блока); 13. Сероглазый король (сл. А. Ахматовой); 14. Песенка о трех пажах (сл. Тэффи); 15. Моя звезда (сл. И. Анненского) Муз. А. Вертинского (1-9, 11-15), Б. Борисова (10), партия ф-но - М. Брохес (1-7). Записи из концертных залов 1951-1957 гг. (1-7). Записи реставрированы Н. Морозовым. |
Апрелевский завод, ГОСТ 5289-68 сторона 1 |
Первые громкие успехи Александра Вертинского относятся к 1913—1914 годам. Юноша, пытавшийся стать драматическим актером, пробовавший писать стихотворения и рассказы и даже печатавший свои литературные опыты в киевских газетах и журналах, вдруг начал выступать в концертах с песенками собственного сочинения и быстро прославился. Никто не думал тогда, что успех Вертинского окажется длительным. Но постепенно его песенки завоевывали все большую популярность. Перед началом первой мировой войны и в годы войны Вертинский давал уже сольные концерты и гастролировал в крупнейших городах России. Слава его ширилась. Настроения, которыми окрашены были «ариетки» Вертинского, оказывались созвучными настроениям его аудитории. Вертинский был совершенно чужд казенному патриотическому воодушевлению и бодряческому духу, которым пытались заразить своих читателей тогдашние верноподданнические газеты. Его песни звучали меланхолично, томно и мечтательно. Подлинной находкой молодого певца явилась необычная форма «ариетки»: маленькие песенки обладали сюжетной законченностью новеллы, сжато и выразительно рассказывали о судьбах сбившихся с пути девушек, о их ненадежных и случайных спутниках, о жестокости больших городов и неизбежности гибели. Мотивы обреченности, покорности судьбе сливались с мечтами о какой-то иной, незнаемой, далекой и красивой жизни. Безрадостной и серой современности противопоставлялась пышная и многоцветная экзотика: «лиловые негры», попугаи, «плачущие по-французски», маленькие креольчики, роскошные яхты и «притоны Сан-Франциско» пленяли воображение слушателей. Пленяла их и манера Вертинского. Он тогда выступал в костюме Пьеро, с набеленным лицом, резко подведенными бровями и умел быть одновременно и грустным, и ироничным, и мечтательным, и насмешливым. Писатель Юрий Олеша впоследствии вспоминал: «Это было оригинально и производило чарующее впечатление». После Октября Вертинский эмигрировал. Это была трагическая ошибка, и очень скоро Вертинский ее осознал. Чувство отрешенности от Родины стало мучительным. Тоска по России, покинутой и недоступной, придала искусству Вертинского небывалую прежде силу, выразительность и глубину. Что бы ни пел Вертинский, он оставался самим собой, не подчиняясь ни сильной индивидуальности избранного автора, ни традициям того или иного песенного жанра. В каждом из этих миров он находил свой уголок, свои темы, свои краски. Чаще всего он пел свои собственные песни — такие, как «Танго Магнолия», «Мадам, уже падают листья». Вертинский давал концерты в Париже и в Варшаве, в Нью-Йорке и в Шанхае. Он пел в концертных залах, во всевозможных кабаре, а в трудные времена — и в ресторанах. Русская эмигрантская публика обычно встречала Вертинского восторженно. Но уже в 1935 году он впервые исполнил песню, которую вся эмиграция восприняла как оскорбление: Проплываем океаны. Бороздим материки И несем в чужие страны Чувство русское тоски... И пора уже сознаться. Что напрасен дальний путь. . . Подавляющее большинство эмигрантов тогда еще в этом сознаваться не хотело. Слова Вертинского о покинутой Родине, которая «цветет и зреет, возрожденная в огне, и простит и пожалеет и о вас, и обо мне», были восприняты как предательские. К тому же стало известно, что певец обращался к советским дипломатическим представителям с просьбой разрешить ему возвращение в СССР. Белоэмигрантские газеты объявили Вертинского «большевистским наемником», писали, что он «продался красным». Но Вертинского это не смутило. В годы Великой Отечественной войны он с гордостью и восхищением воспевал героизм советских солдат, а в 1943 году ему разрешено б|>гло вернуться на Родину. Начался новый, вероятно, самый счастливый период концертной деятельности Вертинского. С изумлением он убедился в том, что Родина его не забыла, что пока он вел горестную, скитальческую жизнь за рубежом, его песни в старых граммофонных записях продолжали звучать. Пришло время новой славы Вертинского, время концертов в переполненных залах, нового удивительного знакомства с отечеством: нередко ему доводилось выступать в огромных городах, которых не было на карте в тот год, когда он покидал Россию. Новый мир, ранее ему неизвестный, восторженно принимал певца. По собственным словам, он ощутил себя «птицей, что устала петь в чужом краю и, вернувшись, вдруг узнала родину свою». Даже самых искушенных слушателей Вертинский восхищал законченностью отделки каждой песни, виртуозностью и элегантной лаконичностью ее интонационной и пластической партитуры. Ныне сохранился в записях только голос Вертинского, и навсегда исчезло его уникальное пластическое мастерство. Голос теперь как бы отделился от фигуры артиста, высокой, гибкой, от его длинных выразительных рук, от его лица — надменного или нежного, саркастического или трагического. Сегодняшние слушатели должны будут поверить нам на слово, что вся внешняя форма выступлений Вертинского являла собой воплощение и своего рода квинтэссенцию артистичности, что он умел одним движением руки — резким и быстрым — вдруг показать всего человека, рукой «сыграть» гнев, презрение, гордость, покорность судьбе. Но тем не менее искусство Вертинского живет и будет жить в модуляциях голоса — насмешливого или надменного, капризного или холодного, льющегося легко и плавно и вдруг переходящего в резко скандированный речитатив, то нежного, то ироничного, то простодушно-веселого, бравого, удалого, но всегда, неизменно блестяще отшлифованного, восхищающего высокой поэтичностью фразировки и почти неправдоподобной легкостью самых рискованных контрастов и переходов. В этом умении будто шутя играть сменой настроений, легко балансировать между кокетливой позой и естественностью осанки, между искусственностью манеры и подлинностью искусства — весь Вертинский, все обаяние его грациозного дара. К. Рудницкий |
оборот конверта Апрелевского завода черный шрифт |
Апрелевский ордена Ленина завод, ГОСТ 5289-68 |
Апрелевский ордена Ленина завод, ГОСТ 5289-68 |