2 дня
О сайте
6 2 | М40 49023 008 1990  |
Alder / 2013-01-05 11:29:12 / Редакция № 7: 2023-12-31 11:48:34
| Сторона 1 Ночь — 2.18 В больнице — 2.47 Об Александре Блоке (из книги «Люди и положения») — 7.16 Разлука — 2.05 Ветер — 0.34 Свидание — 1.35 Свадьба — 2.12 Сказка — 1.42 Читает автор Сторона 2 В. Шекспир. Хроника «Генрих IV» — 21.35 В. Шекспир. «Зима». Из пьесы «Потерянные (тщетные) усилия любви»—1.04 Н. Бараташвили. Мерани — 2.18 Цвет небесный, синий цвет...— 1.01 Читает автор переводов Составитель Лев Шилов Реставратор Т. Бадеян. Редактор Т. Тарновская Цифровое издание MEL CO 1062 |
Alder / 2013-01-05 11:29:12 / Редакция № 5: 2023-12-31 11:50:52
| Своеобразное чтение Бориса Пастернака, — протяжное, гудящее, захлебывающееся, — сначала удивляет, но, в сущности, это очень простое, доверчивое чтение, в нем нет каких-либо примет внешней выразительности, декламационности, но оно захватывает, покоряет, завораживает слушателя. Вероятно, сила его воздействия объясняется, в частности, тем, что, произнося строку, фразу, Пастернак и сам как бы прислушивается к ней, в нее всматривается, и он снова искренне восхищен увиденным и пережитым. Вслушайтесь, например, в жаркие восклицания героя стихотворения «В больнице», и вы почувствуете, как заново взволнован произносящий их человек, как свежо и непосредственно переживает он воспоминание о том, что стало поводом для стихотворения. Мы понимаем, как важны ему простые истины, как бы заново открывшиеся в тот момент, в «ночь смерти», и как в один миг становятся для него равновеликими и внешний облик предмета и глубинная сущность человеческой жизни: O Господи, как совершенны Дела Твои, — думал больной, — Постели, и люди, и стены, Ночь смерти и город ночной. ...Мне сладко при свете неярком, Чуть падающем на кровать, Себя и свой жребий подарком Бесценным Твоим сознавать... В другом месте, говоря о своем миросозерцании, поэт признавался, что ему «нравится думать, что существование не случайно и не бесцельно, что у нашей драмы есть режиссер, который следит за ходом действия, направляет его, знает его смысл, и что и мне он отвел какую-то свою роль». Раздумьями о единстве природы и человека, о предназначении искусства наполнено и второе, тоже уже достаточно хорошо известное в звукозаписи стихотворение «Ночь». Комментируя его в пластинке «Говорят писатели» (первой советской пластинке, на которой в 1965 году был воспроизведен голос Бориса Пастернака), Ираклий Андроников отмечал, что здесь с особой отчетливостью проступает своеобразие образной системы поэта: «Каждый предмет Пастернак осмысляет неожиданным сопоставлением, поражая при этом феноменальной точностью зрения, слуха, памяти, выраженного чувства. Привычная иерархия предметов и понятий разрушается. В одном масштабе выступают млечный Путь, самолет, небесные тела, кочегары, беспредельные пространства, старинный чердак. Возникает картина вселенной. Емкость стихотворения ширится. Из каждой строфы, каждого образа, из самой музыки этого стихотворения рождается философская мысль о времени, о вечности, о себе». Звукозапись обоих стихотворений и эссе об Александре Блоке была сделана двумя шведскими славистами, посетившими Бориса Пастернака в Переделкине осенью 1958 года. Запись получилась с гулом и другими техническими дефектами, которые частично удалось снять или смягчить современной аппаратурой при подготовке новой пластинки. А когда эта запись впервые (почти без реставрации) была издана на пластинке в Швеции и в Англии, то на ее конверте было сказано, что появление столь несовершенных записей оправдывается тем, что, возможно, это единственная в мире сохранившаяся фонограмма голоса Бориса Пастернака, что «вряд ли голос автора «Доктора Живаго» был сохранен кем-то из его соотечественников». Долгое время так и считалось, и именно с этой пластинки воспроизводились записи в таких изданиях «Мелодии», как «Говорят писатели», «Голоса, зазвучавшие вновь», «Александр Блок и его современники». Разделялось это заблуждение и в ближайшем окружении поэта. Так полагала и его вдова, Зинаида Николаевна Пастернак, которая рассказала мне о нескольких неудачных попытках, делавшихся домашними, чтобы записать чтение или разговоры Бориса Пастернака. «Он как будто чувствовал микрофон», — говорила она. Поэтому легко можно представить, каким замечательным и знаменательным подарком судьбы представился мне зазвучавший со старого большого диска голос Бориса Пастернака, который я услышал, разбирая в начале 70-х годов материалы звукового архива ВТО, в ту пору еще не полностью каталогизированного. По совести сказать, я искал там совсем другое — голос Михаила Булгакова. Не нашел. Докопался только до текста его выступления, когда-то записанного этой фонотекой. И — после этой неудачи — бесценный дар архивных глубин: полная запись шекспировской конференции 1947 года, и рядом с голосами П. Гайдебурова и С. Михоэлса — большое, непринужденное, очень содержательное, технически вполне прилично записанное выступление Бориса Пастернака. Он говорит без малейших признаков напряжения, которые, пусть в небольшой степени, но все же заметны в «шведской» записи. А здесь лишь в самом начале выступления чувствуется, что волнуется. Стараясь скрыть волнение за шуткой, говорит, что, делая перевод, думал «разделить шекспировскую судьбу», но вышло наоборот: Шекспир в его переводе разделяет судьбу его собственных стихов, эти переводы тоже не печатают. Слушая выступление дальше, легко можно заметить, как поэт постепенно освобождается от внешнего волнения и все больше заряжается волнением внутренним, происходящим от сути того, что он говорит. «Между мной и залом, — писал однажды Пастернак о таком счастливо-взволнованном состоянии, которое он иногда испытывал на эстраде, — протягивались какие-то нити, и я чувствовал, что управляю публикой, веду ее куда мне надо». Он говорит о шекспировской эпохе легко и непринужденно, как-то по-домашнему вводя слушателей в содержание сцен драматической хроники «Король Генрих IV», которые намеревается прочитать. Читает по-детски непосредственно, все более азартно «изображая» голосом действующих лиц, откровенно радуется удачным местам, смеется, иногда наивно опережая смех слушателей. . ...Переводя Шекспира, да и вообще в своей переводческой работе, Пастернак стремился прежде всего поссоздать дух, а не букву оригинала. Он признавался, что переводит не столько «слова и метафоры», сколько «мысли и сцены». Еще раз убедиться в этом мы можем, прослушав в чтении Пастернака и одно из малоизвестных шекспировских стихотворений, и знаменитое стихотворение Н. Бараташвили «Мерани». (Записи нашлись в архиве детского радиоальманаха «Невидимка», который в пятидесятых годах вел на Всесоюзном радио Лев Кассиль). Завершает пластинку пастернаковское чтение перевода еще одного стихотворения Н. Бараташвили «Цвет небесный, синий цвет». Эту запись мне посчастливилось обнаружить в одном из Тбилисских архивов. История ее появления такова. Осенью 1945 года Борис Пастернак с большой группой московских писателей поехал в Тбилиси на празднование юбилея Н. Бараташвили. Рассказывают, что, выступая на торжественном вечере в театре имены Руставели, Пастернак обращался прежде всего к сидевшей в зале Нине Табидзе, вдове его репрессированного друга, замечательного грузинского поэта Тициана Табидзе. Слушая чтение стихотворения «Цвет небесный, синий цвет», запечатленное именно в тот вечер, невольно думаешь, что в пастернаковских интонациях передана высокая и светлая грусть и о погибшем друге. С Ниной Табидзе поделился он тогда и новым большим замыслом. Для будущей работы она подарила ему весь запас прекрасной бумаги цвета слоновой кости, бумаги, которая осталась в их доме после ареста Тициана. На этой бумаге, которая, по признанию Пастернака, «согревала его выдумку», писались первые главы романа «Доктор Живаго». Это был роман-эпопея и роман-исповедь, рассказ об огромном историческом сдвиге в жизни народа и выражение самых сокровенных чувств и мыслей автора. Почти сразу оказалось, что выразить все это одной лишь прозой Пастернаку невозможно, и он наделил своего героя поэтическим даром: уже в начале 1946 года появилось первое стихотворение в «Тетради Юрия Живаго» — «Гамлет». Читая друзьям и знакомым отдельные главы или рассказывая о романе, Пастернак обычно читал и некоторые из стихотворений «Юриной тетради». Так было однажды и в гостях — у известного чтеца Сергея Балашова, когда Пастернак не только делился с присутствующими (среди которых был К. Г. Паустовский) своими мыслями о романе, но и прочитал пять стихотворений. Хозяин дома записал на магнитофон и этот несколько сумбурный разговор и само чтение. Бесценный подарок для нас с вами и для будущих поколений! По-видимому, из-за низкого технического качества записи С. М. Балашов долгие годы мало кому давал ее слушать, и лишь недавно предоставил журналу «Кругозор». (В одиннадцатом номере журнала за 1988 год воспроизведены два стихотворения из этой пленки). Дошедшая до нас балашовская запись пяти замечательных стихотворений из романа «Доктор Живаго» позволяет не только лучше понять некоторые смысловые оттенки отдельных строк, но и услышать в голосе автора радость оконченного труда, услышать писателя, выполнившего свой долг перед читателем и перед историей, сохранившего свое лицо «в наше время, так постаравшееся над разрушением художника в человеке, так поработавшее над уничтожением личности и ее пониманием в нас». Эти горькие и гордые слова Бориса Пастернака сохранились в его письме Симону Чиковани, написанном осенью 1957 года. Примерно тогда же, в середине пятидесятых годов, и делалась эта запись. Стихи из романа, и это особенно ощутимо в авторском чтении, договаривают до конца, делают прозрачно-ясными многие его важнейшие темы. Более того, некоторые стороны романа, такие, например, как откровенно сказочный элемент, выступают в этих стихах даже более наглядно. ...Сейчас уже мало кто помнит, что в тридцатых годах, да и несколько позже, радиопередачи начинались по определенной формуле, которая звучала примерно так: «Внимание! Говорит Москва. Работает радиостанция имени Коминтерна. У микрофона...» и далее следовала фамилия известного актера или общественного деятеля или передовика производства. Как известно, Борис Пастернак приглашался на радио редко. Как обращаться с микрофоном, как начинать выступление, он, конечно, не знал. Но эта давняя формула невольно «подвернулась под руку», когда заезжие иностранцы осенью 1958 года установили перед ним свою аппаратуру. Кроме поэта, в комнате было только два человека. Но он знал, что обращается ко многим и многим, в том числе и к будущим поколениям, к нам с вами. И он сказал, как бы выступая по радио: «...У микрофона русский писатель Борис Пастернак...» и вот мы слушаем его. Лев Шилов |
Евгений Вадимович / 2022-07-18 21:20:05 / Редакция № 1: 2023-12-31 11:49:45
