5 дней
О сайте10 3 | М40—40017-18 1977 |
1-я сторона 1. ГИТАРА 2. СЕЛЕНЬЕ 3. ИРЕНЕ ГАРСИА 4. ПЕЙЗАЖ 5. ЗАРЯ 6. БАЛЛАДИЛЬЯ О ТРЕХ РЕКАХ 7. ДОЖДЬ 8. ВСТРЕЧА Переводы: М. Цветаевой (1, 4) и А. Парнаха (2, 3, 5 — 8) 2-я сторона 9. ДЕРЕВЦО 10. ТАНЕЦ 11. ПОСТУПЬ СИГИРИЙИ 12. ДЕРЕВО ПЕСЕН 13. БАЛЛАДА МОРСКОЙ ВОДЫ 14. ПЕРЕКРЕСТОК 15. КОГДА УМРУ 16. ПРОЩАНЬЕ Перевод А. Парнаха Читает Игорь Кваша Сопровождение на гитаре — Н. Осипов Гранада. Лето 1936 года. Время разгула фашистского мятежа. Ставни домов наглухо закрыты. И никто не слышал, как вечером восемнадцатого августа вишневый «мерседес» бесшумно увез из тюрьмы навстречу смерти знаменитого уроженца этих мест поэта и драматурга Федерико Гарсиа Лорку. До последнего момента Лорка не знал, что его ожидает. Он был оживлен и разговорчив; легенда, окружившая тайну его гибели, повествует даже о том, будто бы он перед смертью читал стихи... Реальность была страшнее и обыденнее. Он плакал, его пальцы с трудом оторвали от автомобильного крыла. Несколько пуль не смогли прервать жизнь этого невысокого, хрупкого молодого человека. Жандарму пришлось его пристрелить в упор. Могила великого поэта осталась неизвестной. Газетному сообщению никто не поверил. Так не вязалось мрачное, гулкое слово «смерть» с добродушным нравом, живостью, мальчишеской веселостью Федерико, звенящей радостью его поэзии, жадностью его театральных замыслов. Ведь буквально за какие-то месяцы до этого друзья, восхищаясь его жизнелюбием, повторяли: «Если будет переворот и уцелеет один-единственный испанец, — это будет Федерико!» Ходили самые невероятные рассказы о чудесном спасении, побеге, эмиграции. И только через месяц, когда на площади Кармен запылали на кострах поэтические сборники Лорки, — надежды оборвались. Умолкли великие старики: композитор Мануэль де Фалья, унизившийся до просьб о пощаде для великого поэта, уехал из франкистской Испании; философ и писатель Мигель де Унамуно вскоре умер, проклиная фашизм; поэт Антонио Мачадо оплакал надежду испанской поэзии в скорбных стихах и умолк надолго. Перестали надеяться и молодые друзья Федерико: Николас Гильен, Рафаэль Альберти, Пабло Неруда, Мигель Эрнандес. Федерико Гарсиа Лорка не был коммунистом. По его собственным словам, он принадлежал к «партии добрых». В ярких видениях его поэтически-возвышенной фантазии черные жандармы были всего-навсего порождением ночных кошмаров. Но они-то запомнили эти стихи наизусть: не часто их кровавая профессия удостаивалась воплощения в строках, которые с язвительной насмешкой твердила вся Испания. Однажды, явившись к нему в дом с проверкой документов, фалангист с издевкой сказал: «Мы тебя и так хорошо знаем, Федерико Гарсиа Лорка! В другой раз придем за тобой!» И пришли... Хотя, казалось бы, укрыт он был надежно. Пришли потому, что получили приказ из Берлина, переправленный в Мадрид: быстро, бесшумно и планомерно «очистить» страну от заразы: всех этих интеллигентов — философов, журналистов, юристов, подозрительных сочинителей, шумных студентов и актеришек. Лорка был «из таких». Правда, должность (единственная в его жизни) директора передвижного студенческого театра, которую он занимал, вряд ли могла быть названа значительной. Но в его поэтическом и драматургическом творчестве явственно усматривался «вред больший, чем иные могут натворить пистолетом». Каждая его строчка была вызовом сонной, трусливой косности, которая так устраивала власти. И главное — Лорка был любим. И не в одной Испании. «Мы никаких поэтов не убивали!» — с истерической надменностью скажет годом позже стремительно вознесшийся на гребне кровавого насилия диктатор Франко. А гранадский губернатор Вальдес, прекрасно знавший, что и ордер на арест, и свидетельство о казни поэта пылятся в городском архиве, с издевательским лаконизмом ответил на взволнованный запрос Герберта Уэллса: «Местопребывание Ф. Гарсиа Лорки нам неизвестно». Только через два десятилетия у палачей развяжутся языки. Соблазненный возможностью приобщиться хотя бы к смерти великого поэта, разговорится владелец вишневого «мерседеса», просто и скромно исполнивший свой долг (жандармские власти, испытывая в период массовых казней затруднения с транспортом, обязали автомобилистов по ночам возить осужденных на расстрелы). «Наметив Федерико своей жертвой, — скажет поэт Пабло Неруда, — враги целились в самое сердце страны. Они хотели лишить Испанию ее тончайшего аромата, прервать ее страстное дыхание, срубить под корень цветущее дерево ее смеха». Как сама Испания, смешавшая горестную, гордую свою судьбу с судьбами других великих народов, — поэзия Лорки, такая, казалось бы, ясная, звучная, чистая, точнее всего характеризуется словом «мистерьозо» — «загадочная». Истоки ее — в древних народных легендах, в античности с ее мифами, в сплетенных, словно корни могучего дерева, мотивах и темах испано-мавританской, испано-цыганской, испано-еврейской поэзии. Отсюда и терпкость, и нежность созревшего плода, и серебро рассвета, и полночный мрак, и светящийся след луны, и золото слепящего полдня, и нестерпимое счастье, и безмерная боль. Отсюда глубины пропасти, ужас смерти и гордость презрения, неуловимые перепады тональностей: от мучительной тоски к бесстыдно-прекрасному воплю страсти, превозмогающей смерть, от тягучих стонов скорби, которым нет конца, к оглушительным вскрикам восторга. Так поют свои песни «кантьоро» — народные певцы Испании. Простодушный, светлый, трагический Лорка — из тех же кантьоро, поющих сердцем, тем неповторимым голосом чувства, который ни с каким другим не спутаешь. Поющих скорбные солеа и призрачные сигирийи, наивные романсеро и страстные саэты, романтические баллады и тоскливые плачи... И «просто» стихи, читая которые, ощущаешь, как затягивает тебя, погружает в бурлящую глубину мощная, водопадная река поэзии. Стихи Федерико Гарсиа Лорки при всей изощренности формы и неповторимой самобытности манеры — интернациональны. Нет нужды глубоко вдаваться в изучение жанровой природы балладильи или петенеры, для того чтобы почувствовать в полной мере магическую власть таланта поэта. Огромный мир чувств и мыслей, смутных, неуловимых ассоциаций, музыкальных и философских тем Лорки «обрушивается» на читателя, словно океанский вал. Сразу, всей громадой — мягкостью, сверканием, солнечными бликами, сумрачной глубиной, зеленью, томной меланхоличностью переливов, бушующей страстностью порыва. Поэтическая композиция, которую читает артист театра «Современник» Игорь Кваша, включает произведения разных жанров в переводах М. Цветаевой и А. Парнаха. От счастливого отчаяния «Гитары» до тихой мудрости «Мементо» («Когда умру...») через всю программу проходит мысль-чувство о высоком пламени свечи поэзии— мятущемся, раскаленном, зыбком и незатухающе-бессмертном. М. Бабаева |