3 дня
О сайте
Сторона 1
ПРОСТЫЕ ПЕСНИ
кантата на стихи Н. Рубцова для меццо-сопрано, баса, фортепиано и камерного оркестра
1. Душа хранит — 5.38
2. У сгнившей лесной избушки — 4.15
3. В горнице
4. У размытой дороги
Интерлюдия
5. Журавли
Сторона 2
6. Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны — 9.24
7. В глуши — 3.20
Наталия Бурнашева, меццо-сопрано
Михаил Крутиков, бас
Андрей Головин, фортепиано
Московский камерный оркестр. Дирижер Игорь Жуков
ЭЛЕГИЯ для виолончели соло — 6.12
Александр Рудин
Звукорежиссеры: И. Вепринцев, Е. Бунеева
Редактор Л. Абелян
Оформление художника В. Байкова
На лицевой стороне конверта: В. Юкин. В гости
Андрей Иванович Головин родился в 1950 году в Москве. В 1976 году окончил Московскую государственную консерваторию по классу композиции профессора Е. К. Голубева, в 1979 году — аспирантуру. Среди сочинений, принесших ему широкую известность как у нас в стране, так и за рубежом, и исполнявшихся такими прекрасными музыкантами, как Ю. Башмет, В. Яглинг, А. Рудин, М. Мунтян, И.Жуков и его камерный оркестр, Квартет имени С. Прокофьева, — Симфония (1986), Концерт-симфония для альта и виолончели с оркестром (1976), Концертная симфония для альта и фортепиано с оркестром (1981), Поэма для скрипки с оркестром (1977), Музыка для струнных (1988), Струнный квартет (1982), Sonata breve для альта и фортепиано (1979), Элегия для виолончели соло (1980), две пьесы — «Портрет» и «Пейзаж» — для флейты и фортепиано (1981), кантата на стихи Н. Рубцова «Простые песни» (1988), музыка к спектаклям Театра имени Вахтангова и Нового драматического театра, к кинофильмам, к телесериалу «Этот фантастический мир».
Для своей авторской пластинки Андрей Головин выбрал два сочинения: кантату «Простые песни» и «Элегию» для виолончели соло. Эти произведения разделены дистанцией почти в десятилетие и вместе с тем обозначают то главное, неизменное, что проходит красной нитью через все творчество композитора.
«Любимый жанр русского искусства — элегия — необычайно близок композитору, но элегическое в его сочинениях нередко перерастает в трагическое», — отмечала музыковед Г. Жданова. «Элегия» для виолончели соло, пожалуй, еще не несет трагического — она светла и диатонична. Но и в ней — тот же взгляд на мир, та же приверженность национальной традиции, что определенно и последовательно проявляется во всех сочинениях Головина. Общим с «Простыми песнями» является и то, что виолончель соло, как и многочисленные сольные эпизоды в кантате — это не столько знак выделенности и избранничества, сколько смысловое выражение и символ одиночества человека.
Новое в кантате, прежде всего, — само обращение к слову после многих крупных инструментальных сочинений (вернее, возвращение через полтора десятилетия), стремление прояснить в слове и высказать свое отношение к миру, назвать самое главное в нем: родину и дом, душу и божий храм, высокий свод небес и пролегший под ним радостный и нелегкий путь земного бытия. Отсюда точность выбора поэзии Николая Рубцова, которая отвечает душевному строю композитора, его направленности к простоте и главным ценностям жизни. Отсюда и известная созерцательность кантаты — следствие потребности остановиться, оглядеться, прислушаться к этому миру, проникнуться его нетленной красотой, гармонией и светом и уловить их отзвуки в своем сердце.
Кантата так и начинается. Она как бы вырастает из тишины, которая разлита вокруг. То ли птица поет в вышине, то ли жалейка рыдает в поле, то ли эхом отзывается лес или слышится «дивное пение детского хора»? Это душа человеческая, «которая хранит всю красоту былых времен», просто и естественно, как вздох, исторгла из глубин своих тихое признание в любви:
О, вид смиренный и родной!
Березы, избы по буграм
И, отраженный глубиной,
Как сон столетний,
Божий храм.
Самая трепетная и впечатлительная, гармонизующая и умиротворяющая — женская ипостась души человеческой замерла, очарованная исходящим из божьего храма спокойно льющимся сияньем. И когда разошлись лучи его в пространстве, вступает другой голос — всегда сомневающийся, размышляющий и вопрошающий, но здесь восторженно потрясенный открывшейся сутью соединенных божьим светом Земли и Неба:
О, Русь — великий звездочет!
Так и потечет в этом широком российском просторе, между небом и землей лироэпическое повествование кантаты — протянутся из конца в конец бытия «простые песни», осознание самых главных и неизменных координат человеческого существования. Так затеется, одолевая этот земной и небесный путь, нескончаемый диалог женской и мужской ипостасей души человеческой, то умиротворяясь в благостной тишине мирозданья и обыденных земных забот, то проникаясь высоким философским размышлением, трагизмом проходящей жизни и неразделенной радости созерцания нетленной красоты…
Лишь в центре кантаты («Интерлюдия») замолкнут вдруг голоса в бессловесной печали. Да и что скажешь, когда «плачу о том, что прошли мои лучшие годы»? Но вновь встрепенется душа, и потянутся в небе журавли, и помчится, одолевая пространства, таинственный всадник, наверстывая прошлое и заглядывая в будущее…
Отчизна и воля — останься, мое божество!
…«Простоте» песен отвечает весь строй сочинения, где гармония и красота рождаются из слияния человека с одухотворенным миром, где свет и высота—в слове, в тембре, в тесситуре, а многочисленные вторы возникают не как полифонические ухищрения, а как естественная созвучность и отклик всему сущему. В этой проникновенной отзывчивости, в открывшейся простоте и сложности мирозданья оставлено место для божественной тайны и нечаянной радости. А рядом неизбежный трагизм человеческого существования, постигаемый в сопряжении прошлого и будущего, вечного и преходящего, земного и небесного. Умиротворение и одиночество, радость и грусть…
Как рождались из тишины мирозданья первые одинокие отзвуки песни-плача-эха и первые исторгнутые из безмолвия слова приятия жизни, так все и завершается той же песней-плачем-эхом. Разве что теперь простая эта песня устало сходит из поднебесья на грешную землю…
Так заканчивается кантата, но не пластинка. Ее завершает «Элегия» для виолончели соло — своего рода аналог инструментальной интерлюдии кантаты и обращенный из прошлого в будущее ее светлый эпилог.
А. Тевосян
ПРОСТЫЕ ПЕСНИ
кантата на стихи Н. Рубцова для меццо-сопрано, баса, фортепиано и камерного оркестра
1. Душа хранит — 5.38
2. У сгнившей лесной избушки — 4.15
3. В горнице
4. У размытой дороги
Интерлюдия
5. Журавли
Сторона 2
6. Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны — 9.24
7. В глуши — 3.20
Наталия Бурнашева, меццо-сопрано
Михаил Крутиков, бас
Андрей Головин, фортепиано
Московский камерный оркестр. Дирижер Игорь Жуков
ЭЛЕГИЯ для виолончели соло — 6.12
Александр Рудин
Звукорежиссеры: И. Вепринцев, Е. Бунеева
Редактор Л. Абелян
Оформление художника В. Байкова
На лицевой стороне конверта: В. Юкин. В гости
Андрей Иванович Головин родился в 1950 году в Москве. В 1976 году окончил Московскую государственную консерваторию по классу композиции профессора Е. К. Голубева, в 1979 году — аспирантуру. Среди сочинений, принесших ему широкую известность как у нас в стране, так и за рубежом, и исполнявшихся такими прекрасными музыкантами, как Ю. Башмет, В. Яглинг, А. Рудин, М. Мунтян, И.Жуков и его камерный оркестр, Квартет имени С. Прокофьева, — Симфония (1986), Концерт-симфония для альта и виолончели с оркестром (1976), Концертная симфония для альта и фортепиано с оркестром (1981), Поэма для скрипки с оркестром (1977), Музыка для струнных (1988), Струнный квартет (1982), Sonata breve для альта и фортепиано (1979), Элегия для виолончели соло (1980), две пьесы — «Портрет» и «Пейзаж» — для флейты и фортепиано (1981), кантата на стихи Н. Рубцова «Простые песни» (1988), музыка к спектаклям Театра имени Вахтангова и Нового драматического театра, к кинофильмам, к телесериалу «Этот фантастический мир».
Для своей авторской пластинки Андрей Головин выбрал два сочинения: кантату «Простые песни» и «Элегию» для виолончели соло. Эти произведения разделены дистанцией почти в десятилетие и вместе с тем обозначают то главное, неизменное, что проходит красной нитью через все творчество композитора.
«Любимый жанр русского искусства — элегия — необычайно близок композитору, но элегическое в его сочинениях нередко перерастает в трагическое», — отмечала музыковед Г. Жданова. «Элегия» для виолончели соло, пожалуй, еще не несет трагического — она светла и диатонична. Но и в ней — тот же взгляд на мир, та же приверженность национальной традиции, что определенно и последовательно проявляется во всех сочинениях Головина. Общим с «Простыми песнями» является и то, что виолончель соло, как и многочисленные сольные эпизоды в кантате — это не столько знак выделенности и избранничества, сколько смысловое выражение и символ одиночества человека.
Новое в кантате, прежде всего, — само обращение к слову после многих крупных инструментальных сочинений (вернее, возвращение через полтора десятилетия), стремление прояснить в слове и высказать свое отношение к миру, назвать самое главное в нем: родину и дом, душу и божий храм, высокий свод небес и пролегший под ним радостный и нелегкий путь земного бытия. Отсюда точность выбора поэзии Николая Рубцова, которая отвечает душевному строю композитора, его направленности к простоте и главным ценностям жизни. Отсюда и известная созерцательность кантаты — следствие потребности остановиться, оглядеться, прислушаться к этому миру, проникнуться его нетленной красотой, гармонией и светом и уловить их отзвуки в своем сердце.
Кантата так и начинается. Она как бы вырастает из тишины, которая разлита вокруг. То ли птица поет в вышине, то ли жалейка рыдает в поле, то ли эхом отзывается лес или слышится «дивное пение детского хора»? Это душа человеческая, «которая хранит всю красоту былых времен», просто и естественно, как вздох, исторгла из глубин своих тихое признание в любви:
О, вид смиренный и родной!
Березы, избы по буграм
И, отраженный глубиной,
Как сон столетний,
Божий храм.
Самая трепетная и впечатлительная, гармонизующая и умиротворяющая — женская ипостась души человеческой замерла, очарованная исходящим из божьего храма спокойно льющимся сияньем. И когда разошлись лучи его в пространстве, вступает другой голос — всегда сомневающийся, размышляющий и вопрошающий, но здесь восторженно потрясенный открывшейся сутью соединенных божьим светом Земли и Неба:
О, Русь — великий звездочет!
Так и потечет в этом широком российском просторе, между небом и землей лироэпическое повествование кантаты — протянутся из конца в конец бытия «простые песни», осознание самых главных и неизменных координат человеческого существования. Так затеется, одолевая этот земной и небесный путь, нескончаемый диалог женской и мужской ипостасей души человеческой, то умиротворяясь в благостной тишине мирозданья и обыденных земных забот, то проникаясь высоким философским размышлением, трагизмом проходящей жизни и неразделенной радости созерцания нетленной красоты…
Лишь в центре кантаты («Интерлюдия») замолкнут вдруг голоса в бессловесной печали. Да и что скажешь, когда «плачу о том, что прошли мои лучшие годы»? Но вновь встрепенется душа, и потянутся в небе журавли, и помчится, одолевая пространства, таинственный всадник, наверстывая прошлое и заглядывая в будущее…
Отчизна и воля — останься, мое божество!
…«Простоте» песен отвечает весь строй сочинения, где гармония и красота рождаются из слияния человека с одухотворенным миром, где свет и высота—в слове, в тембре, в тесситуре, а многочисленные вторы возникают не как полифонические ухищрения, а как естественная созвучность и отклик всему сущему. В этой проникновенной отзывчивости, в открывшейся простоте и сложности мирозданья оставлено место для божественной тайны и нечаянной радости. А рядом неизбежный трагизм человеческого существования, постигаемый в сопряжении прошлого и будущего, вечного и преходящего, земного и небесного. Умиротворение и одиночество, радость и грусть…
Как рождались из тишины мирозданья первые одинокие отзвуки песни-плача-эха и первые исторгнутые из безмолвия слова приятия жизни, так все и завершается той же песней-плачем-эхом. Разве что теперь простая эта песня устало сходит из поднебесья на грешную землю…
Так заканчивается кантата, но не пластинка. Ее завершает «Элегия» для виолончели соло — своего рода аналог инструментальной интерлюдии кантаты и обращенный из прошлого в будущее ее светлый эпилог.
А. Тевосян