Каталог советских пластинок
Виртуальная клавиатура
Форматирование текста
Наверх
English
Авторизация
За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе — на земле
Жил старик в одном селе...

Почти полтора столетия (с весны 1834 года) читатели всего мира на множестве языков с наслаждением знакомятся с одним из самых ярких произведений русской классической литературы, начинающимся с этих распевных, по-сказочному звучащих строчек.

Автор знаменитого «Конька-Горбунка» мгновенно ставший широко известным, а потом на многие десятилетия забытый, при жизни так и не увидел настоящего, не искалеченного цензурой напечатанного текста своей лучезарной, озорной сказки.

О замечательном поэте-сказочнике Петре Павловиче Ершове нам известно немногое. Он прожил недолгую (1815–1869) и тяжкую жизнь. Сразу после окончания учебы в Петербургском университете, пережив смерть отца и старшего брата, молодой «кандидат» уезжает с больной матерью в Сибирь, откуда он был родом. Многие годы он преподает в Тобольской гимназии, слывет либералом, становится близок к передовым людям своего времени. Обстоятельства складываются так, что, будучи главой громадного семейства, Ершов вынужден был совсем еще не старым подать в отставку. Бедность сменилась нищетой. Он умер, не имея своего угла, у чужих. Редкие случайные литературные заработки, в том числе и мизерные гонорары за немногие прижизненные издания «Конька-Горбунка», мало что могли изменить в судьбе провинциального учителя, к тому же проявлявшего неблагонадежность.

Сказка про Ивана-дурака и его верного помощника в испытаниях — лопоухого уродца конька, написанная «салтановским» стихом (как пушкинская «Сказка о царе Салтане») и стоящая совсем рядом с пушкинскими шедеврами, претерпевала бедствия и гонения поистине сказочные. На волне первого успеха после журнальной публикации зачина (первой части, за которой, собственно, и «начинается рассказ от Ивановых проказ»), вышли три первых книжных издания «Конька-Горбунка». И если в журнале «Библиотека для чтения» ершовские стихи с упоением были прочтены «читающей публикой», в основном дворянской, служилой, литераторами и вообще интеллигенцией, то судьба книжки сложилась иначе.

«Русскую сказку в трех частях» (подзаголовок «Конька») мгновенно расхватали. Ее читали по складам при свете лучины. Читали, смеялись и покачивали головами, пересказывали детям. Читал ершовскую сказку русский народ — крестьянство, те, кого с высокомерным презрением называли «мужичьем», «лапотниками». Цензура спохватилась и, взявшись за «несерьезную», а то и «непотребную» сказку пожестче, вынесла ей, беззащитной, приговор, очень похожий на классическое унтер-пришибеевское «молчать и не пущать». «Конек», казалось бы, угомонился надолго. Но было уже поздно — он стал сказкой народной, а не только авторской.

Чем же так не угодил николаевской светской и церковной цензуре веселый, себе на уме, смекалистый деревенский парнишка, которому по чисто сказочным законам полагалось считаться дурачком — и только?

В сказке происходили неслыханные и невиданные вещи. Народ пичкали назиданиями, призывали и прямо-таки толкали с помощью могучих кулачищ полицейских держиморд к покорному, смиренному «упованию на волю божию», «не пущали» к образованию. А Ершовский герой всего добился не послушанием и покорностью, а смекалкой и ловкостью.

Мужик-дурак не только «на небе очутился», где и слыхом не слыхать ни о богах, ни об ангелах. Он еще — подумать только! — «сделался царем». Да, да, мальчишка-сочинитель подвел следующий итог развитию сюжета:

Как поймал Иван Жар-птицу,
Как похитил Царь-девицу,
Как кольцо ее достал,
Как он в небе погулял,
Как он в солнцевом селенье
Киту выпросил прощенье,
Как по милости своей
Спас он тридцать кораблей,
Как в котлах он не сварился,
Как красавцем учинился, —
Словом, наша речь о том —
Как он сделался царем.

Каждое слово в перечне подвигов Иванушки так и дышало дерзкой насмешкой. И сказочность тут была ни при чем. Конечно, всяко бывало в «грубых» народных выдумках. Но чтобы царишка-старичишка с разумом жестокого, капризного, балованного дитяти резвился и потешал простонародье да еще в результате «велел себя раздеть, два раза перекрестился, бух в котел — и там сварился»?!... Это уже переходило все границы! Тем более, что Иван-то-дурак из того же испытания вышел как нельзя более достойно: и «красавцем учинился», и на невесть откуда явившейся диковинной Царь-девице женился да еще и под громкие крики народа занял царский трон...

Сказка, собравшая в себя вековечную народную мудрость, полную презрительной насмешки надо всем «вышестоящим», то есть над церковниками, полицией и, в первую очередь, над царской властью, признана была вредной. Абсолютно «бездумное», намеренное умолчание о божественном населении небес тоже не было ей прощено: «благомыслящая» журналистика разразилась негодующими крикливыми статьями.

И Петр Ершов отправился в дальний путь. Предприимчивые книгоиздатели, памятуя о неслыханном успехе первых изданий и рассчитывая выколотить прибыль из следующих, «подправленных», в течение многих лет слали в Тобольск предложения. Но вот незадача! Добросовестно пытаясь «подправить» текст и хоть как-то накормить семью, где было десятеро детей, тобольский учитель шлифовал свое сочинение, по меньшей мерз, странным образом. Он просто пользовался случаем, чтобы, повинуясь безошибочному инстинкту художника, еще ярче высветить то, что в «интересах дела» следовало бы вообще убрать: угодливость царских слуг, старческое слабоумие царя, грубость и тупость присматривающих за порядком исполнителей царской воли.

Так и получилось, что до 1917 года это знаменитое произведение публиковалось с цензурными искажениями. И только в советское время «Конька-Горбунка», переведенного на языки многих народов мира, ставшего спектаклями, фильмами, балетом, известного в Монголии, Японии и на далеком острове Ява, узнали все таким, каким он был сочинен.

Вступив в веселый и яростный бой с «большими», его отвоевали для себя дети. И все, от мала до велика, начав в первые годы жизни с захватывающего интереса к приключениям Иванушки и двугорбого конька, читают замечательную сказку на протяжении десятилетий, дивятся чудесам вольного, яркого, чисто русского народного языка.

Ершовское произведение не из тех, чьи совершенства постигаются постепенно, путем изучения и «вчитывания». Оно сразу раскрывает перед нами широкие, свободные, сверкающие и переливающиеся всеми цветами радуги, всеми оттенками чувств и мыслей просторы истинной поэзии. И как бы чист, как бы хорош ни был перевод на другой язык, читать «Конька-Горбунка» обязательно нужно в подлиннике. Ведь никакое иное, кроме поэтического, искусство не сможет заменить народных оборотов речи, народного вымысла, народных обычаев. Слово «одинешенек», которое так восхитило Пушкина в стихах: «выбегает к окияну, на котором белый вал одинешенек гулял», или того же «окияна», которое куда вернее и красочнее, а главное — народнее, чем правильное «океан», — этих слов, целых строф, глав, частей и всего сочинения в целом — не заменить ничем, как немыслимо «причесать» древние былины, старинные обрядовые песни, самый дух народа.

И, наконец, последнее. Были поэты очень известные, достигшие в своем искусстве совершенства, которые пытались переиначить «Конька», пригладить его. Эти попытки «правильно» переписать сказку Ершова ни к чему не приводили, получалось фальшиво, то есть неподлинно, неистинно. Так случилось со стихотворной сказкой Василия Андреевича Жуковского «О Иване-Царевиче и сером волке», не говоря уж о бесталанных подделках и подражаниях. Потому что не волшебства и чудеса, не сверхъестественные дарования помогли Иванушке-дурачку одолеть царя и его придворных угодников, а дружба, верность и преданность Конька — маленького, лопоухого уродца о двух горбах. Не приключения на земле, в небесах и в море-окияне в ершовской сказке самое чудесное, самое непобедимое, а товарищество, которым так сильны ее герои...

Мария Бабаева