АЗГ, зак. 232

Всякому таланту проще быть собой (ранняя стадия), чем сохранить себя в дальнейшем.
Песням Высоцкого на ранней стадии было отказано даже в праве на оценку инстанций, что и привело к нижеследующему:
каким он возник, таким и остался — самим собой;
поскольку инстанции исключили себя из игры, диалог творца со своей аудиторией произошел без посредников, напрямую — действительно уникальный случай;
актерская биография Владимира Высоцкого сложилась счастливо: было творчество, была борьба, были роли, была слава и не было регалий — с такой площадки поэту и взлетать надежнее;
неугодность начальству и «внештат-ность» работы над стихом удесятеряли любовь аудитории к барду и жажду поэта — быть «любезным» своему народу.
Никакому пришлому «русисту» не понять, что всесоюзная популярность, магическая власть Высоцкого — все это произошло благодаря запрещению его имени на официальном уровне. Страна чудес. Высоцкого не могли лишить Скрипки, поскольку ему ее и не давали.
Один из главных результатов «недосмотра» за искусством Высоцкого: вне градации на «нужных — передовых — вредных», он душою был предан «поэзии под гитару» и, ничьего окрика не опасаясь, зависел только от избранных им авторитетов и от собственного мнения... Может быть, он и сгорел-то катастрофически рано, поскольку ничто не охлаждало его горячей крови — по тому же «недосмотру». Когда в разгаре жизни инстанции спохватились, было поздно: Мастер оказался неразлучим со Скрипкой. Когда поэту перестали чинить препятствия, когда его даже включили в список больших имен участников вечера советской поэзии в Париже в 1977 году, когда разрешили концертное турне по университетам США, когда стали позволять сниматься в кино — словом, когда и на его небосклоне показалось солнце, песни Высоцкого не ослабили, а ещё туже натянули поводья «привередливых коней». Когда ему вдруг открылись некие высокие двери и оттуда повеяло не только сановной снисходительностью, но и надеждой «занять свое место в рядах» со всеми вытекающими отсюда благами, он сочинил и не скрыл от своей публики песню: «Меня к себе зовут большие люди, чтоб я им пел «Охоту на волков». Это как бы парадокс в парадоксе. Всем нам, кто работал с ним рядом шестнадцать лет, уже въявь виделось: понравилось Володе ездить за границу, устал драться, хорошо одевается, прекрасная автомашина, квартира неплохая, пластинки пошли, взял на год отпуск для дебюта в кинорежиссуре, вот-вот здороваться перестанет, в секретари творческого Союза выберут и пойдут заказные песни, известная суета... Плохо знали Высоцкого — и не только работавшие на Таганке, но и совсем близкие. В архиве поэта — свидетельства нового этапа: замечательного, глубокого, сурового стихосложения...
Даже если сулят золотую парчу
или порчу грозят напустить — не хочу,
на ослабленном нерве
я не зазвучу...
Мой путь один, всего один, ребята.
Мне выбора, по счастью, не дано.
В чем урок Высоцкого — и не только своей аудитории, но также и «старшим» мастерам? Накакие запреты, никакие унижения, годами творимые козни, анономки, угрозы — ничто не поколебало достоинство поэта, ничто не принудило его озлобиться, изменить своему образу мыслей. «Ни единою буквой не лгу...» — сказано и сделано с полнейшей искренностью. И с той же верностью, до последнего звука, его авторская интонация внушает добро и любовь, нигде ни разу не исказившись гримасой мести, брани, злопыхательства.
Добро и любовь — при таких тяготах жизни, при таких мытарствах, обидах, оскорблениях!
Поразительно, но Высоцкий успел даже то, до чего у «старших» так и не «дошли руки», — он сам позаботился о своей посмертной славе. В провидческой балладе «Монумент» он сделал подробное предупреждение — каким его запомнить и каким не рисовать. Не ретушировать следов боли, не сглаживать скул и углов, не облагозвучивать хрипоты — не оболгать его перед потомством... Нынче множатся публикации мемуаров, выходят первые телемонтажи, где живой Володя обставляется прохладным комфортом запоздалых комплиментов от генералов и маршалов — в прямом и штатском смысле слова. Гладкие славные речи того и гляди докажут, что поэта всю жизнь опекали, голубили, понимали, а если и не успели сделать «народным» и лауреатом, то всего лишь из-за нерасторопности да еще из-за его поспешного ухода со сцены...
Но вот что сказал сам поэт — и слов из песни не выкинуть — всем охотникам посадить его на «литую цепь почета»:
Я перетру серебряный ошейник
И золотую цепь перегрызу.
Перемахну забор, ворвусь в репейник,
Порву бока — и выбегу в грозу...
В. СМЕХОВ