2 дня
О сайте4 | MEL CD 10 02526 2017, дата записи: 30 июня, 1, 2 июля 2017 г. |
Людвиг ван Бетховен (1770–1827) Соната № 30 Ми мажор, соч. 109 1 I. Vivace, ma non troppo 4.01 2 II. Prestissimo 2.06 3 III. Gesangvoll, mit innigster Empfindung. Andante molto cantabile ed espressivo 12.23 Николай Метнер (1879–1951) 4 Соната-воспоминание ля минор из цикла «Забытые мотивы», соч. 38 № 1 13.40 Роберт Шуман (1810–1856) «Крейслериана», соч. 16 5 1. Äußerst bewegt 2.17 6 2. Sehr innig und night zu rasch 8.38 7 3. Sehr aufgeregt 4.46 8 4. Sehr langsam 4.11 9 5. Sehr lebhaft 3.06 10 6. Sehr langsam 4.05 11 7. Sehr rasch 2.13 12 8. Schnell und spielend 3.57 Морис Равель (1875–1937) «Благородные и сентиментальные вальсы» (1911) 13 1. Modéré très franc 1.23 14 2. Assez lent avec une expression intense 1.57 15 3. Modéré 1.24 16 4. Assez animé 1.22 17 5. Presque lent dans un sentiment intime 1.06 18 6. Vif 0.32 19 7. Moins vif 2.32 20 8. Épilogue. Lent 3.51 Общее время: 79.40 Людмила Берлинская, фортепиано Запись из Большого зала Московской консерватории 30 июня, 1, 2 июля 2017 г. Звукорежиссер – Мария Соболева Монтаж – Елена Сыч Фортепианные мастера – Константин Феклистов, Алексей Шубин Фирма «Мелодия» представляет диск «Reminiscenza» (Воспоминания) российской пианистки Людмилы Берлинской. Представитель выдающейся музыкальной династии, ансамблевый партнер Святослава Рихтера, Мстислава Ростроповича, Юрия Башмета, Виктора Третьякова и многих других крупнейших музыкантов прошлого и нынешнего столетий, Людмила Берлинская не вписывается в привычные рамки концертного пианиста. Выступает не только в ансамблях, но и соло. Данный альбом Людмилы Берлинской – своего рода личная исповедь. Пианистка назвала его «Reminiscenza» не только по названию одноименной сонаты Н. Метнера – все звучащие на нем произведения дороги ей, сыграли важную роль в ее жизни. Загадочная тридцатая соната Бетховена, посвященная дочери его «бессмертной возлюбленной» А. Брентано; мятежно-порывистая «Крейслериана» Шумана, рожденная образами гофманской фантазии и страстной любовью к Кларе Вик; изысканные, с налетом иронии «Благородные и сентиментальные вальсы» Равеля и интимно-лирическая соната Метнера, которую композитор считал «настоящей творческой удачей» – все произведения, которые объединяет дух романтической мечты, звучат удивительно тонко, в атмосфере ностальгирующей печали. «В этом диске каждое из исполненных сочинений оканчивается на pianissimo, – говорит артистка, – …чтобы не спугнуть Воспоминания…». Запись осуществлена летом 2017 года в Большом зале Московской консерватории. |
буклет --------------- «…Дух, объединяющий благороднейших, лучших людей на земном шаре, тот дух, который никакое время не может разрушить», – так писал Бетховен в посвящении своей фортепианной сонаты Ми мажор, соч. 109, обращаясь к Максимилиане Брентано, дочери своего давнего друга и (возможно) «бессмертной возлюбленной» Антонии Брентано. Сочиненная в 1820–21 гг. эта соната открывает своеобразный цикл трех последних фортепианных сонат Бетховена, в которых привычная «классицистская» схема трактована с такой неожиданной, поистине романтической свободой. Ми-мажорная соната выделяется камерным, интимно-лирическим тоном. «Игра мечты и любви», – охарактеризовал ее Ромен Роллан. Если вспомнить, что одновременно Бетховен работал над одним из своих самых масштабных замыслов – «Торжественной мессой» – тем более удивительна та легкость, ажурность звучания, в которую вовлекает нас начало первой части. Vivace non troppo звучит, как вдохновенная импровизация, внезапные перемены в которой словно вызваны мимолетным порывом чувства – как в шумановских арабесках. Ярко контрастна средняя часть – минорное Prestissimo; подобная шквалу осеннего ветра, она срывает нежные цветы воспоминаний. Но неторопливый финал (Andante molto cantabile ed expressivo) возвращает слушателя к умиротворенному настроению; исполненная светлой грусти тема (она близка к одной из песен цикла «К далекой возлюбленной») мягко расцвечивается в свободных вариациях. Мелькают образы из первой части, напускная серьезность фуги сменяется вдохновенной песнью. Возвращение темы в последних тактах замыкает круг, по словам Ю. Кремлёва, в лишенном привычного fortissimo заключении остается «созерцательность, красота чудесной умиротворенной мечты». «…Ах, Клара, эта музыка, которая теперь постоянно звучит во мне, и какие прекрасные мелодии … у меня опять готова целая тетрадь новых вещей. Я хочу назвать ее “Крейслериана”. Ты и мысли о тебе играют в ней главную роль, и я хочу посвятить ее тебе, – да, тебе и никому другому, – как мило будешь ты улыбаться, когда найдешь в ней себя. Моя музыка, при всей ее простоте, кажется мне сейчас чудесно сплетенной, говорящей из глубин сердца, и она действует на всех, кому я ее играю» – это строки из письма Шумана (1838 г.) к своей возлюбленной Кларе Вик. Новое произведение композитор все же посвятил Фредерику Шопену в знак преклонения перед его гением; но страстная, драматическая порывистость этой музыки, ее резкие перепады настроений – от отчаяния к тихой мечтательности – рождены бурным, все возрастающим чувством к Кларе, которая становилась тем нужнее Роберту, чем сильнее были препятствия к их счастью. «Как прекрасна эта вещь, как много здесь юмора и в то же время таинственности, – отвечала Шуману Клара. – Меня изумляет твоя душа, все новое в ней». Вдохновляясь литературным творчеством романтиков, Шуман отдавал предпочтение Жан-Полю, но именно фигура капельмейстера Йоганнеса Крейслера, рожденная пером Эрнста Теодора Амадея Гофмана – неистовый гений, убегающий от реальности в свой мир звуков и фантазий, был своего рода двойником самого Шумана. Даже композиция гофмановского романа, с ее «случайным» переплетением мыслей Крейслера и мещанским добродушием рассуждений кота Мурра, заставляет вспомнить о душевной раздвоенности композитора, воплотившейся в образах Флорестана и Эвсебия… Современник и ближайший друг композитора Ф. Брендель сравнивал «Крейслериану» с «ландшафтом, подернутым дымкой, из которой лишь кое-где выступают предметы, освещенные солнцем – это четко и ярко очерченный план и, наоборот, расплывчатый и исчезающий в бесконечной дали второстепенный план». Цикл «Крейслериана» с трудом поддается привычной классификации, не укладываясь в прокрустово ложе традиционных жанров. И тем не менее восемь пьес (многие из них, в свою очередь, делятся на более мелкие эпизоды) звучат будто рожденные в едином порыве творческого горения, в котором горечь непреодолимого одиночества сливается с упоением неземным счастьем. «Сладостное и всегда новое удовольствие от праздного времяпрепровождения» – такой эпиграф из романа своего современника Анри Ренье предпослал композитор «Благородным и сентиментальным вальсам». Морис Равель много лет мечтал создать произведение, навеянное вальсовой стихией И. Штрауса; в этом цикле, однако, французский автор оказался в русле другой, шубертовской традиции. «Вальсы» были закончены в 1911 г., сам автор зафиксировал произо- шедший в них стилистический поворот: «Виртуозность... сменяется прозрачным письмом, подчеркивающим гармонию и выявляющим мелодический рисунок». Танцевальная стихия всегда привлекала Равеля, об этом свидетельствуют уже ранние пьесы «Павана» и «Хабанера». Композитор только что закончил работу над балетом «Дафнис и Хлоя»; неудивительно, что вскоре возникла хореографическая версия и «Благородных и сентиментальных вальсов». Со временем в симфоническом «Вальсе» и в «Болеро» мощная энергия ритма будет безраздельно властвовать в равелевской музыке. Конечно, здесь Равель еще далек от «демонизации» вальса – неповторимый облик циклу придает прозрачность фортепианного письма, утонченная изысканность гармонии (недаром Дебюсси, прослушав один из «вальсов», заметил: «Это самое тонкое ухо, которое когда-либо существовало»). Однако ухо чуткого слушателя заметит ироничный скепсис, маскирующийся под простоту звучания, а порой и явное внутреннее напряжение, которое заставит усомниться в искренности эпиграфа. Не скрывается ли под «праздностью» вальсового кружения более глубокий смысл? Балет «Аделаида» на музыку «Благородных и сентиментальных вальсов» заканчивается счастливо: героиня отвечает взаимностью пылкому влюбленному юноше. Однако тихий, истаивающий эпилог после ярко темпераментного финального вальса оставляет чувство недосказанности, зыбкости ощущений. Возможно, эта сладостная мечта, иллюзия погружения в давно прошедшие времена – попытка убежать от надвигающихся катастроф новой эпохи… Одночастная «Соната-воспоминание», открывающая цикл «Забытые мотивы» (соч. 38), сочинена Николаем Метнером в период между 1916 и 1920 гг. Она была излюбленным номером авторских концертов композитора, который считал ее «своей настоящей творческой удачей». Три десятилетия спустя с нее началось возрождение интереса к метнеровскому творчеству, и сегодня «Соната-воспоминание» появляется на концертных афишах чаще других его произведений. Эта соната демонстрирует стремление Метнера к более «разреженному», прозрачному музыкальному письму; насыщенность звучания ранних произведений сменяется простотой лирической задушевности. «Его музыка непосредственна, тепла, жизненна» – эти слова Н.Я. Мясковского о Метнере, пожалуй, в наибольшей степени характеризуют «Сонату-воспоминание». Спокойное, неторопливое течение музыки сочетается в ней с однородностью материала – в тематизме и его развитии почти отсутствуют контрасты! Однако тонкие интонационные связи, искренность музыкального высказывания рождают ощущение глубокого единства, того «разнообразия в однородности», которое сам композитор считал высшей целью творческого процесса. Борис Мукосей «Мелодия» дала мне редкую возможность собрать воедино сочинения, особенно важные и дорогие для меня. На первый взгляд выбор слишком разбросанный, но если присмотреться, то есть логика в форме этого диска: два цикла из восьми пьес каждый и две сонаты. Я назвала этот диск Reminiscenza не только по названию сонаты Николая Метнера («Соната-воспоминание»), но главное потому, что каждое из этих сочинений важно и дорого для меня. «Крейслериану» Шумана я играю всю мою жизнь и, как и должно быть, сочинение меняется и живет вместе со мной, все больше и больше притягивая. Как и другие большие циклы, такие как «Юмореска» или «Давидсбюндлеры», «Крейслериана» остается вечной загадкой, дает возможность углубленного поиска для музыканта, вводит в состояние транса, проносясь огненным вихрем и истаивая на горизонте другого мира. Такие французские и в то же время изломанно-серьезные вальсы Равеля я полюбила еще в юности. Для меня эта музыка, безусловно, перекликается с его же большим Вальсом, про который Дягилев сказал, что под него нельзя танцевать, тем самым сделав комплимент этому сочинению: оно гораздо сложнее, чем просто вальс. Этот цикл тоже лишь воспоминание о вальсах, переплетенное с одной стороны с «удовольствием в бесполезном занятии» (эпиграф Анри де Ренье), с сожалением о прошедшем или просто придуманным, он напоминает эскизы гениальных художников, в которых они одним росчерком умудряются создать вихрь воспоминаний. Для меня каждая соната Бетховена – жемчужина. Первая из трех последних (Ми мажор) уже на грани распада классической сонатной формы, когда части соприкасаются, создавая единое целое, определенно связана с музыкой и Шумана, и Метнера – Метнера, такого русского композитора с немецкими корнями. Еще в юности я полюбила его музыку высочайшего качества, начала играть. Мои педагоги А.П. Кантор и М. С. Воскресенский полностью меня в этом поддерживали и помогали. Я провела много времени, сидя рядом со С.Т. Рихтером, слушая его исполнение «Сонаты-воспоминания». И только позднее, живя уже в Париже, сама начала играть ее. Так случилось, что дорогие мне ушедшие из жизни люди (Святослав Рихтер, Антон Маталаев, Юрий Борисов), слышали мою Сонату и благословили, я играю и буду ее играть с памятью о них. В этом диске каждое из четырех сочинений оканчивается на пианиссимо, чтобы не спугнуть Воспоминания. Людмила Берлинская Людмила Берлинская выражает огромную благодарность Маше Маталаевой и Артуру Анселю за поддержку и помощь в работе над данным альбомом. |